Неймдроппинг

вызываешь  тревогу  и  несешь  свои  речи  в  печать,  и  пока  остаются

зазоры между тем, что возможно, и что существует, и прячут Азоры

имя розы в соседском лито, можешь ждать преспокойно трамвая и

треножник любой колебать, и стоишь на подножке живая, и в косынке

сиреневой  мать  на  крыльцо  не  выносит  резное  предначертанный

памятью  том,  остываешь  в  любви  и  в  покое,  черепахи  плывут  за

китом,  и  стоят  они  все  одиноко,  удержать  себя  вместе  нет  сил,  не

находится в поле пророка, чтобы сорные травы скосил. И стоят они

вместе, за сдачу исполняют проверенный трюк, вот сейчас ни за что

не заплачу, кавалер твоей юности Глюк улыбнулся тебе так печально,

что сжимается сердце в груди, в этом есть незаметная тайна, так что

лучше вставай и иди.

Крутится-вертится, будем дружить с тобою, будем резать и бить, и

дружить опять, на подоконник слать вместо соек сою, пёстрые ленты

и  белых  ворон  считать.  Крутится,  температура  плавленья  стали,

десять менор для семейного торжества, век золотой рукоделием не

застали, будем дружить с тобой – вот на холме листва, вот подоконник

с фикусами и прялкой, Марта Скавронская вот, поясной портрет, ты

не хотела быть неродной и жалкой, не научилась просто за столько

лет.  Крутится-вертится,  хочет  упасть  в  объятья,  там  отлежаться,

скукожиться, замереть, хлебные крошки сметает Волхонка с платья,

всё твое олово горлом выходит – впредь будешь ясна, здесь нельзя

говорить предвзято и на родимую горечь свою гадать. Я тебя спрячу,

так  просто  войдешь  куда-то,  Дания  спит,  горит  на  подушке  прядь.

Вырвать  себя  из  памяти  без  остатка,  тени  кровавые  шалью  бы

утереть,  только  одна  твоя  золотая  прядка  не  превращается  всё  на

ладони в медь.

30

Nacht Musik

31

Сено-вода,  лечиться  решил  кумысом,  был  на  портретах  законник

и  полиглот,  за  смещение  гласных  платили  Рейнеке-лисом,  к

деконструкторам и актрисам, и оболами полон рот. Смотришь, когда

клюет,  изумрудный  твой  рыбий  Молох  выпьет  уху  демьянову,

требует  весь  банкет,  кофе  и  плед,  и  отчаянья  век  недолог,  сотня

конфет, ничего здесь другого нет, всё же возьми с собою меня куда-то

без подстановок «Сочи, осёл Иа, маркер, нуга, на прилавках чабрец

и  мята»,  все  ударения  падают,  и  трава  утром  желтеет,  ненужные

перспективы, море сужается, маленький nacht Musik, все безударные

– крик, мы почти красивы – голос от мальборо, челка от Лили Брик,

ты  мне  нужна  такой  –  осень  стала  морем,  стала  прозрачной  кожа

на волосок, наше знакомство, наверное, мы ускорим и расставание,

снова  свалялся  клок,  держишь  себя  в  руках  и  велишь  собраться,

смысл нивелировать проще, когда одна, некуда деть, ниоткуда себе

не  взяться,  бездна  без  ручек  открылась,  стакан  без  дна,  смотришь

на  дно  и  видишь  себя  такую  –  лето  поребриков,  орбита  и  шмелей,

больше ничем я без памяти не рискую и прохожу под небом твоим

смелей.  Если  посмотришь  вниз  и  увидишь  поле,  белых  киосков

консервные банки в ряд, белым платком помаши на прощанье Оле,

те, что узнали, больше не говорят.

***

Глупая, я же с тобой, ну куда я денусь, вынут из Яндекса, буковками

разъят,  здесь  графология  предполагает  леность,  встреча  в

провинции предполагает чат. Глупая, я же с тобой и пишу без скобок

(тип холерический, шишка всеобщих благ), перед собой никогда не

бываю робок, перед душой мировой клофелинов маг, водишь Елену

на ниточке, пьешь текилу, выпадет решка – любить бы ее сильней,

сила инерции предполагает силу, точка тире – результат разговора

с ней. Что тебе снилось? Тебе не скажу, так тепл ты, холод и горечь

останутся после нас, сфинкса поребрики и медальонов копты, корень

из тысячи, табель десятый класс. Что тебе снилось? Стояли мы тут

песочно, свежие финики к горлышку поднесли, память о медленном

теплится  тут  заочно,  и  на  паркете  штемпель  «Ступай  в  Касли,

будет вам счастье, коль праведна жизнь форматом», на расстоянии

выстрела,  ровен  час,  имя  монады  приклеило  каждый  атом,  темя

истории движется мимо нас. Что тебе снится всё-таки, что с приветом

солнце встает и садится, и сроков нет. Водишь Елену с собой всё равно

при этом, чтобы при случае свой дописать сонет, за руки взявшись

(светило не движет нами, морю потворствует или карельским мхам),

видится мир, проступающий за домами, но за тебя души я на вес не

дам. Глупая, я же с тобой и никто не страшен – змей искусительный,

злаки  и  протеин,  город  в  огне,  проступающий  из-за  башен,  тело

души из-за пепельниц и седин. Я же пишу тебе, скобки опять теряя

– больше нам нечего, кажется, потерять, как возвращение вспять на

подмостки рая, кожу змеиную нам примерять опять. Что вы едите?

И  что  вам,  совсем  не  больно  душу  живую  поранить  своим  ребром?

Детская прелесть и тайнопись своевольна, титры весны предваряет

минутный гром, крестятся, выход ищут и жгут хлопушки, крестятся

снова  и  платят  за  свой  табльдот,  душу  живую  и  чучелко  вместо

тушки больше никто за милую не берет. Даждь тебе днесь румянец

и лик прекрасен, волю писать гекзаметром о былом, и в полнолуние