Неймдроппинг

плоть заживает до свадьбы, выбросить платье себе обещанье дают,

и развевается ночью фата по паркету, и наступает на линию слома

петух,  кубик  бульонный  потух,  соблюдаем  диету,  вынесли  всё  и

себе не поверили. Вдруг были бы мы и нежны, и прекрасны на фото,

были  бы  мы  в  каждой  третьей  прихожей  нужны.  Если  в  тени,  то  с

Плевицкою общее что-то, если на свет, это профиль великой княжны.

Были  бы  мы  неподвластны  соблазнам  и  соли,  думали  столбиком  и

вызывали восторг, феи смешения всех языков укололи, с пальчика

кровь и письмо на «поэзию. орг». С этих ли пор мы по разные стороны

сада, центростремительной силы погрешность, пенал. Бросили здесь,

где тебе ничего и не надо, садик твой мал, и совсем ничего не продал.

26

Будешь  теперь  цветоводом  и  конокрадом,  будешь  следить  27

за

садом  в  дверной  глазок,  милые  бранятся  –  только  тешатся  адом,

ад  проявляет  терпение,  не  жесток,  не  горяч  и  не  холоден,  бьют

посуду и за калашным рядом в базарный день пишут: «Нет, я тебя

не  забуду,  только  дорогой  кружной  возвращаться  лень»,  Будешь

теперь каноническим текстам верен, Сциллу с Харибдой заменишь

большой  юлой,  памятных  дат  заоконный  поток  размерен,  ссылки

с  айпадов  с  призывами  «Всех  долой».  Будешь  теперь  изувером  и

оптимистом,  личное  счастье  попробуешь  на  зубок,  хочется  снега  и

стружки,  и  в  поле  чистом  без  трансформатора  свой  непременный

ток.  Будешь  живым  и  теплым,  и  столь  прекрасен,  так  что  ни  в

сказке сказать, ни чужим пером переписать, и мораль выводить из

басен, мысли о Родине слать на аэродром. Будешь один как перст на

большой картине, где неразборчива подпись, вот жил Брюллов, но не

хватает подлинности отныне, красок, холстов и равно удобных слов,

и удалишься от смысла, с версту Коломна, мысли о Родине, виды на

урожай, пишут на стенах: «Печаль моя так огромна, и непонятно –

как хочешь, так выражай».

***

Не  соблюдая  здесь  подобную  Schweinerei  (сдобная  форточка,  из

патефона  полька),  только  себя  у  меня  ты  не  забирай  капля  по

капле,  иначе  куда  мне  столько.  Из  субаренды  память  не  выкупай

на  междустрочия  капельками  иланга,  падает  решкой  монета  в

сливовый pie, падает в форточку из разговоров танго, только себя у

меня ты держи на вес вместе с орешками белочки, и в примете всё,

что давно проиграли на интерес дети – не дети, но, в общем, еще как

дети, из коробков доставали своих жуков, божьих коровок и пряные

караваны, крылья расправил и был для тебя таков, и молочко текло

на картон из раны, и оставался на пальце белесый след «света плюс

коля  равно»,  оставайтесь  с  нами,  камешек-стеклышко,  и  ничего

здесь  нет,  алые  буквы  весенними  вечерами  нежно  выписывать  в

свой  дорогой  блокнот  –  шифры  бельгийские  щелкали  с  полуслова,

он никогда сюда уже не придет, сад-огород, ты жить за него готова,

стряпать  учебники  и  целовать  компот,  долготерпеть  и  маятники

Бернулли  (словно  есть  код,  который  наоборот)  ставить  в  проход,

лишь бы только его вернули, лишь бы его до заутрени удержать, ну

а потом, если можно, и до вечерни, пальцами рану под крылышками

зажать, изображать любовные муки вчерне. Сколько тебе досталось

таких  судеб,  тальком  присыпанных,  больно  фотогеничных,  холмик

традиции  или  кукушкин  хлеб,  записей  креп  и  записок  в  песочке

личных, выдала просто тебя на потраву их, имя оставила камешком

на пригорке, как далеко ни заводит подобный стих, соки морковные и

выжималки-тёрки, как далеко ни заводит, а ты молчишь, и черепки

остаются от каждой чаши, слов суверенности знает мальчиш-плохиш

цену, и ценники клеят зачем-то наши, знать не приходится, что там

тебе дано, в папке лежит под файлами «Вскрыть пивную», плещется

в ванне украденное руно, я ни к чему эту видимость не ревную. Было

бы  горько,  да  ветрено  и  светло,  было  бы  больно,  да  вышито  здесь

канвою, в тексте царит одно мировое зло, и Белоснежке не выйти на

свет живою, выйдет в переднике чистить золой фарфор и серебро,

оставленное соседом. Как ты на чтение всех примечаний скор, что не

пойдешь теперь за душою следом.

28

Не  прибиться  к  заветному  брегу,  не  увидеть  звезду  впереди.  29

Все

влюбленные  склонны  к  побегу,  так  что  встань  и  куда-то  иди.  Не

увидеть,  что  мало  и  много  на  письме  означают  одно  -  открывается

взору дорога, под копиркой десятое дно. Не увидеть себя среди прочих,

прижиматься  горячечным  лбом  к  предпоследнему  дну,  впрочем,

прочь их – столько тела и книги кругом, отделение тела от книги и

деление четных страниц, и по вторникам носишь вериги, и по средам

вселяешься  в  «Риц»,  и  спиваешься  духоподъемно,  и  взыскуешь

из  ряда  их  вон,  светит  сердцем  горящим  Мадонна  с  лакировки

советских икон. Так что встань и иди дальше пыли, невозможности

всё повернуть, и никто не напишет: «Мы были», и никто не напишет:

«Здесь  путь,  ну  а  там  глубина  и  развилка,  переулков  последних

не  счесть,  бесконечная  наша  бродилка  –  оправдание  наше  и  есть»,

и  узнай  по  последнему  слову,  как  тебя  решено  величать,  а  потом