Я, гений Туманного Альбиона, должен терпеть эту чернь,
не покупающую талончики на остановке.
Говорят, что всюду жизнь, и всюду, где видят, плюют,
чтобы не расстраивать самих себя отсутствием смысла.
Мы тоже с ней не спасемся, по утрам вместе пьем теплый брют
и говорим друг другу: «Совсем не кисло».
Что ли просто уехать в Грецию, правда, опять война,
проблемы с питанием, чистой водой и хлоркой.
Ну, ты родовые замки взорвать вольна,
но здесь не твоя война. Притворимся Лоркой.
***
И я жил тогда в этой Греции пыльной, всюду бродил народ,
народ безмолвствовал, историки ждали сиртаки.
Я думал, что ты вернешься ко мне вот-вот,
пройдешь мимо вывесок «Соки-Воды» и «Краски-Лаки».
Или хотя бы просто напишешь: «В Стамбуле уже весна,
незачем жизнь разменивать на рефлексию,
жизнь нам и так останется неясна».
На покаяние к старому папе Пию
ездишь. На что нам вёсны твои даны,
чтобы похвастаться вёснами перед всеми,
или под действием новой живой луны
прятать напильники в белом воздушном креме.
Мне себя тоже жалко, но нам себя не спасти,
мы тут совсем ничего отключить не можем,
поздно уже, не учись говорить «прости»
и не встречайся взглядом вон с тем прохожим.
16
Тебе не достать меня больше из вод Амура –
всё бы коту масленица, сладкий бочок для волчка,
умаление злых сердец и макулатура,
17
бабочку газа внесли, солнце каплет с сучка.
А потом всё оказалось поломано без оглядки,
плох тот, кто не мечтает, от глаз твоих
нужно было бежать, мы просто играли в прятки,
но моей любви не хватает на нас двоих.
Это совсем не упрек – не ты тут во всём повинен,
ночи короткие в мареве и в Крыму.
«Самые низкие цены – от нуля гривен.
Бог действительно любит тебя – узнай, почему».
Вырастили на беду себе сердцедера
Желя и Карна, красил поддельный гжель,
в каждом вагоне из-за солений ссора,
в каждой деревне оладушки и метель.
В каждой деревне говоришь себе: «Я не согласна,
что заметает санный путь золотым хвостом.
Если ссылка удвоится, будет ли солнце ясно?
Будет ли нам обед под своим кустом?».
Я тоже хочу быть человеком европейской культуры,
загодя строить замки размером со снежный ком,
и своим локотком предупреждать любые амуры,
делать вид, что никто мне по-дружески не знаком.
Если ссылка удвоится, всё же мне станет скучно,
всё же мне станет холодно и смешно,
ты любил эту землю – она приняла всех кучно,
и в зазор между ними не всунуть веретено.
Вырастили себе на беду дерево денежное в горшочке,
с аппетитом смотрели на него каждый день, готовя обед.
Это пока что ягодки – будут еще цветочки,
будут тире и точки, а запятых здесь нет.
И можно радоваться, что холода в Марокко,
радоновые источники исчерпали потенциал,
вырастили себе на потеху дерево, а от него морока,
и коэффициент прибыли значительно подупал.
18
На самом деле мы с тобой вообще похожи,
у нас могут быть чудесные дети, если не скуримся раньше,
а будем ходить в Василеостровский дом молодежи
19
и каждый день встречать в ректорате рыжую баньши.
А она проводит ластиком по губам и стирает масло,
потому что летом излишни жиры, да и углеводы,
и давно во мне всё назначенное погасло,
и давно не выбить искру тут из породы,
можешь мне приносить чай, наш народец падок на сласти,
иногда придумает что-нибудь и проверит,
и такое целое, в общем, не хуже части,
превышение скорости, общий бесценный merit.
А она проводит ластиком – и всё становится белым,
или совсем никаким, если много проще,
и у каждой двери отдавать свою дань омелам,
приносить незнакомцам недобрым прощенье, тощи
твои тетради, поскольку только инициалы,
один любил свиные ребрышки, другой – баклажаны на гриле,
и зеленый чай какой-нибудь из пиалы,
и кого мы только, в общем, тут ни любили,
и совсем не научены забывать – что с ним делать завтра,
когда потеплеет и недоступна прорубь,
главное просто дождаться начала марта,
выпадет снег и замерзнет в киоске голубь,
а она проводит ластиком и всё обретает цену,
становится удобней в обращении и практичней,
если ты живёшь, куда я всё это дену
с кошачьей душой и скрюченной лапкой птичьей.
Актуальный поэт П. открывает страницу в ворде, пишет про день
чудесный без пробок на кольцевой, они тут сорят, сорят, говорят им: «А
вы не ссорьте», они тут царят, так живи же один живой, утром питайся
халвой, а в полдники – мандарином. Пишет Наталья Андреевна: «Сын
мой опять в острог брошен был, несть ни эллина, и в старинном кресле
вольтеровском молча вдыхаю смог. Строг наш отец, справедлив, выдает
пайками в первопрестольные праздники кузнецам мейсенский хлам,
кашу ложками, смог руками, ты приходи ко мне – свой образок отдам,
письма печатные и китайские безделушки, как выпускница Сорбонны,
натурфилософ-эстет, буду липовый с мёдом пить из любимой кружки,
если придешь, достану еще и плед». Актуальный поэт П. переходит
дальше курсивом, думаешь – вырвать бы разом грешный язык им всем,
а не описывать угги и пледы, вот о красивом нынче никто не думает,
не говорит совсем. Наталья Андреевна пишет: «Сын мой вернулся с
почты, купил там немецких марок на пять рублей серебром, до красоты
нездешней был до чего охоч ты, ну да ступай уж прочь ты, здесь