За две остановки до своей Наташка встрепенулась, сунула руку в рюкзак и, вытащив листок с ручкой, что-то на нем написала, после чего протянула мне. Я улыбнулся, увидев номер телефона.
– На всякий. Если потеряемся, – тихо сказала она, смотря мне в глаза. Я промолчал и, взяв ручку, накорябал на другой бумажке свой номер.
– На всякий, – хмыкнул я, протягивай бумажку ей. Наташка взяла и спрятала её в глубинах своего рюкзака.
Так пополнилось Братство Окурка. Наташка Лялина вписалась в нашу компашку еще в поезде, сама того не ведая. Да никто и не возражал. Могучая Ирка часто питала к тем, кто был меньше и слабее, материнские чувства, поэтому Наташку приняла сразу. Кир тоже оценил дерзкую «малявку», как он её называл. Жаба, увидев, что Наташка не проявляет интереса к Киру, тоже перестал бычить. Олег и Лаки быстро свыклись с новым лицом, причем Олька как-то раз растащила Наташку на разговор, а мы удивленно смотрели в их уголок, где непрошибаемая Лаки промакивала черным платочком глаза, а Наташка тихо ей что-то говорила.
– Лялька, а чо ты такое Лаки там рассказывала, что она рыдать начала? – начинал допытываться Кир, когда перебирал с бухлом.
– Рассказывала, какой у тебя хуй кривой и дохлый, – огрызалась в ответ Наташка, заставляя всю компашку заходиться в хохоте. – Без слез и не выслушаешь, Солёный.
Жила Наташка вместе с матерью и отчимом. Отец свалил в закат еще до её рождения и изредка объявлялся на праздники. Домой она никого никогда не приглашала. Говорила, что родители слишком строгие и неформальных друзей дочери просто не поймут. Но я заметил, что Наташка всегда тусуется с нами до победного и с радостью остается ночевать, если кто-то предлагает. И сразу мрачнеет, как только предстоит ехать домой. Гораздо позже я узнал истинные причины и взглянул на Наташку по-другому. Эта худенькая девчонка в моральном плане была посильнее Кира и Ирки вместе взятых.
Наташка тоже училась в политехе, и мы часто ездили домой вместе после пар, если Лаки не перехватывала кого-нибудь в центре. Когда моя мама была на дежурствах в котельной, то я приглашал Наташку домой, и мы тусили у меня до самого вечера, пока не подтягивались остальные. Листали «Dark City», смеясь над почтой или переписывали в блокноты названия альбомов, которые получали по пять звезд от редакции, чтобы самолично заценить в музыкальном магазинчике в центре. Гоняли чаи и болтали обо всем на свете, сидя на балконе и смотря на пушистые облака, бегущие по небу.
– Ляль, а ты чего дома избегаешь? – спросил я её как-то. Она вздохнула, поджала по привычке ноги к груди и закусила губу.
– Неважно, Мишка. Забей, – криво улыбнулась она, посмотрев на меня. – У каждого свои тараканы и скелеты в шкафах.
– Ага, – кивнул я. Наташка грустно улыбнулась и тронула пальцем мою руку.
– Не дуй губы, а то в Жабу превратишься, – усмехнулась она. – Может и расскажу как-нибудь. Включи лучше «Dimmu Borgir». У тебя же есть?
Наташка обожала норвежцев. Обожала все их эксперименты, и когда кто-то включал диск, её глаза сразу же загорались диким, радостным огнем. Я же подсадил её на акустический фолк. Этот жанр в компашке любил только я. Ну и Балалай мог иногда послушать, когда от тяжеляка сносило крышу и он улетал в объятия наркотических богов.
Наташка, послушав моих любимцев «Vali», которые были у меня на кассете, настолько прониклась, что заебала всех продавцов во всех музыкальных магазинах города, чтобы они нашли ей что-нибудь похожее. Я любил наблюдать за ней, когда первые неторопливые аккорды начинали звучать из колонок. Наташка забавно прищуривала глаза, её лоб разглаживался, а на лице появлялась улыбка. Не такая, как обычно: саркастичная или грустная. Наоборот, это была задумчивая улыбка счастливого человека. Порой мне казалось, что в такие моменты я вижу Наташку настоящую. Такую, какой её никто и никогда не видел. Многие из нас носили маски, но я неоднократно видел, как они спадают. Наташка же свою маску снимала лишь передо мной. А я был этому только рад.
– Иногда хочется стать птицей, – тихо говорила она, слушая в двадцатый раз по кругу «Vali» или «Estatic Fear». – И улететь куда-нибудь высоко, за границу облаков и сизых гор. Лететь под эту музыку и ни о чем не думать.
– А меня-то возьмешь? – усмехался я, заставляя и Наташку улыбаться.
– Возьму. А сейчас закрой глаза и представь, что мы птицы. Летим высоко. Летим далеко. И никогда сюда не вернемся. А впереди только солнце и ветер…
У Наташки на щеках блестели слезы. А я молчал и грустно улыбался, смотря на неё.
Глава четвертая. «Другие» вписки. «Другие» нефоры.
Чем глубже я проникался металом, тем больше его становилось в моей жизни. Старые друзья детства, вроде того же Макса Трубина, ставшего скинхедом, ушли. Зато пришли новые. И несмотря на то, что наш городок нельзя было назвать большим, других неформалов в нем было много.