Недостреленный (АИ)

— Товарищи, все в сборе, дальнейшая директива следующая. Идёте к Саратовскому вокзалу на соединение с остальными товарищами из ЧК других районов. Там будет погрузка в эшелон. Старшим отряда нашей ЧК назначается Коробов Иван Лукич, — и Петерсонс посмотрел на усатого жилистого рабочего лет сорока. Тот кивнул. — Не посрамите наши партийные организации большевиков и левых социалистов-революционеров! Защитите завоевания революции и нашей рабоче-крестьянской Советской власти! — Петерсонс закончил краткую напутственную речь, в ответ на которую послышались возгласы:

— Не сумлевайся, товарищ Петерсонс, побьём беляков!

— Отстоим идеалы революции!

— Дадим жару буржуям!

Мы прошли неровным строем в сторону Кремля, по Васильевскому спуску к Москве-реке и перешли её по Большому Москворецкому мосту, попав на Остров, и далее по Малому Москворецкому мосту прошли над Водоотводным каналом. Пройдя по Пятницкой свернули переулком на Кузнецкую (ныне Новокузнецкую) улицу и топали по ней до самого Саратовского вокзала. Им оказался знакомый мне по прошлому Павелецкий вокзал.

Оказалось, каких-то двадцать лет назад крупнейшая частная железнодорожная сеть, соединявшая южные губернии России от Смоленска через Поволжье и до Урала, которой владело Общество Рязанско-Уральской Железной Дороги, не имела выхода к Москве. В последний год уходящего XIX века были построены вокзал и железнодорожная ветка, соединившая небольшую станцию Павелец Рязанско-Уральской дороги с Москвой. Вокзал назвали Саратовским, так как управление частной железнодорожной компании находилось в Саратове. Через это направление осуществлялась связь с 12 губерниями, происходила снабжение Москвы продуктами южных регионов. А Павелецким вокзал стали называть в моём мире уже после Великой Отечественной войны, и тогда же основное железнодорожное сообщение Москвы с югом стало идти с Курского вокзала, так как в том направлении было больше разъездных путей и все участки дороги там стали электрифицированы.

На вокзале уже стояли два блиндированных эшелона. Это не были закованные в фабричную броневую сталь классические бронепоезда с орудийными башнями. Часть обычных товарных вагонов в эшелонах были обшиты снаружи стальными листами, некоторые вагоны укреплялись рельсами или шпалами, уложенными вдоль стен, паровозы защищались металлическими щитами по бокам. В составах имелись открытые платформы с размещенными на них полевыми трехдюймовыми пушками, обложенные по бокам мешками с песком. На платформах ехали и два бронеавтомобиля. Такое блиндирование поезда спасало от ружейного и пулеметного огня противника, но вести боевые действия с его помощью было бы затруднительно.

Кроме того, в первом эшелоне, рядом с которым собирались уходящие на фронт сотрудники ЧК и стоял ожидая посадки в вагоны отряд латышских стрелков, имелся и пассажирский вагон, называемый пульмановским. Вагон этот так же был обшит снаружи стальными листами. Но он не был настоящим пульмановским вагоном, подобно тем, что колесили по дорогам Северо-Американских Соединённых Штатов. Те были настоящими дворцами или отелями на колёсах, с роскошной обивкой и дорогой мебелью и люстрами, хотя по внутренней конструкции вагоны эти не имели отдельных купе, а по типу были похожи на более поздний плацкартный вагон со сквозным общим коридором, только роскошного исполнения. Хотя не только богатство интерьера придало оригинальным пульмановским вагонам знаменитый комфорт. В них были использованы новшества, делающие путешествие более удобным: мягкость и плавность хода, более широкое внутренне пространство, раскладывающиеся спальные места, оборудованные закрытые переходы между вагонами, благодаря которому можно было перейти в вагон-ресторан.

Этот же вагон пульмановскими назывался, как я понял, исключительно по причине использования тележек конструкции Пульмана с двойной системой подвешивания, на рессорах и пружинах, которые обеспечивали мягкость хода на рельсовых стыках и гашение колебаний. Здесь под вагоном было две таких двухосных пульмановских тележки, то есть сам вагон был четырёхосным. У меня даже появилось предположение, что люди могли не разбираясь называть все четырёхосные вагоны пульмановскими, в отличие от старых двух- и трёхосных.

Перед погрузкой в эшелоны был как водится митинг. Несколько ораторов сменили друг друга, но внимание слушателей не ослабевало, выражая их чувства в устремлённых на выступавших горящих взорах и поддерживающих ораторов выкриках. Мне было такое совсем непривычно и непонятно, хотя и меня понемногу захватывал и будоражил эмоциональный настрой стоящих рядом людей. Наконец речи закончились, и отправляющиеся в Красную армию рабочие из второго стоящего эшелона грянули "Варшавянку".[25]

Звуки песни били мерными тяжёлыми ударами, заставляя ощутить то выстраданное и накопившееся напряжение, годами копившееся в рабочих сердцах. Иван Лукич расправил плечи, оглядел нас и нашёл взглядом меня, стоявшего неподалёку: