Недостреленный (АИ)

Я оглянулся. Рядом находилась та молоденькая девушка, входившая в Москве на Саратовском вокзале в пульмановский вагон. Около неё стоял черноволосый мужчина кавказского вида возрастом моложе сорока лет, с широкими усами на довольно молодом узком лице, в черном кителе и фуражке. Лицо его показалось мне знакомым. Где же я его мог видеть? В милиции и в ЧК таких не было, в Москве на улице вряд ли бы так запомнил, засомневался я. И надо бы что-то девушке ответить…

— Да, раньше её не играл. Здравствуйте вам, — сказал я им обоим. — Эту песню я пел своей любимой перед уходом в Красную Армию. Сейчас вот о ней думал.

— А спойте её, пожалуйста, если вам не трудно, — попросила девушка.

Спел "Лизавету", видно было, что им обоим понравилась.

— У вас такая красивая песня! И про войну, и про любовь, — воскликнула девушка.

— Благодарю, милая барышня, — улыбнулся я.

— Я не барышня, я дочь рабочего-большевика, — сказала смущенно девушка. — Меня зовут Надя, — произнесла она, протянув мне руку.

— Очень приятно, — осторожно пожав хрупкую ладошку, ответил я.

— А вас как зовут, товарищ? — задал вопрос мужчина, говоривший практически без акцента.

— Саша… Кузнецов Александр, — поправился я.

— Ну что же, товарищ Саша, будем знакомы, — сказал он с добродушной усмешкой. — А я товарищ Сталин.

"Приплыли!" — стукнуло мне в голову. Сбылась мечта попаданцев — прямиком к Сталину. Я, правда, здесь уже почти полгода живу, не особо торопился. Сталин, насколько помню, был умный и наблюдательный, анализировать умел. "А вдруг он меня как-нибудь разоблачит, как несоответствующего своей роли?" — пришла тревожная мысль в то время как я обменялся с ним рукопожатием, после чего пара новых знакомых откланялась и продолжила прогулку по перрону станции.

А эта юная девушка рядом со Сталиным, выходит, Надя Аллилуева, вспомнил я. Ей и было семнадцать или восемнадцать лет, когда она уехала за ним из Петрограда в Москву и вышла замуж за Сталина в 1918 году, и у них сейчас что-то вроде медовых месяцев. В той реальности Надежда Аллилуева была эмоциональная и эмансипированная женщина, на этой почве у неё с мужем случались и ссоры, она хотела идти в революцию, затем хотела работать и мало занималась домом и семьёй. А сейчас молодая Надя, как я заметил, даже своего мужа несмотря на свою явную пылкую влюблённость называла еще на "вы" из-за разницы в возрасте, на что Сталин хмурился и сжимал под усами губы.

Наш путь продолжился, и пока мы еще ехали в эшелонах до места назначения, мне пришлось ввести в обиход этого времени еще одну песню, причём такую, что и сам не ожидал. Так как я в пути был вместо более позднего радио, то мне тоже задавали разные вопросы, как "письма радиослушателей" в редакцию. Вот так и поставили передо мной дилемму:

— А вот как думаешь, товарищ, — спрашивал меня один из рабочих эшелона, когда мы стояли у вагонов на очередном полустанке, — мы тут засомневались, у нас с товарищем в вагоне аж политический диспут вышел. Это мы сперва победим белую контру и пойдём совершать мировую революцию и освобождать угнетённых трудящихся других стран али сперва пролетариат в Европе скинет свою буржуазию и придёт нам помогать с контрой биться?

Даже и не знал, что отвечать на такую ложную дилемму. А все вокруг навострили уши, что им тут скажут, да и Сталин, вышедший из вагона покурить, попыхивал трубкой и посматривал хитрыми глазами в нашу сторону.

— Я вам, товарищи, прямо отвечать не буду, не маленькие, чай, все политически грамотные, — сказал я. — Я вам песню спою, из мирного времени, а вы её слушайте и сами разбирайтесь, что и как в означенном вопросе.

"Ну что ж", — думал я, растягивая меха баяна — "автор песни в моём времени даже не предполагал никогда, перед кем её будут петь":

Вагонные споры — последнее дело,
Когда уже нечего пить.
Но поезд идет, за окошком стемнело,
И тянет поговорить.
И двое сошлись не на страх, а на совесть —
Колеса прогнали сон.
Один говорил — наша жизнь — это поезд.
Другой говорил — перрон.
…
А первый кричал — куда хотим, туда едем,
И можем если надо свернуть.
Второй отвечал, что поезд проедет
Лишь там, где проложен путь.
И оба сошли где-то под Таганрогом,
Среди бескрайних полей.
И каждый пошел своей дорогой.
А поезд пошел своей![29]

Я наигрывал в конце музыку без слов, а народ стал озадаченно чесать в затылке, пытаясь применить слова песни к сути вопроса: "Вот оно как! Гляди ж ты!"

Сталин вынул чубук трубки изо рта и всё же уточнил:

— Так всё же, что ты, товарищ Саша, думаешь насчёт пути нашей революции?

Вот спросил! Придётся подбирать слова и отвечать.