Небо стоит верности

На моем боевом счету девятьсот девяносто пять боевых вылетов, но командиру дивизии словно хочется, чтобы я стал дважды Героем{11}, и если хоть один вылет выпадает на дивизию, то он достается мне.

- Связали меня с тобой черти одной веревочкой, - ворчит Коля Пивень, мой боевой штурман и старый друг. - Вся дивизия отдыхает, а тут…

Летим на запад, севернее Берлина. Нам поручено разобраться в обстановке и нанести на карту расположение войск - своих, союзников, гитлеровцев. Задание непростое. Все сейчас так перепутано.

Ночь светлая, лунная. Откуда-то из синевы неба над нами повисает темный силуэт «хеншеля»{12}. Он идет параллельным курсом выше нас на какие-нибудь две сотни метров. Наверно, не видит нас. Иначе… У него отличная позиция для атаки.

- Николай! - окликаю штурмана. - Возьми гада в перекрестие.

- Чего кричишь? - спокойно отвечает Коля. - Давно держу на прицеле.

- Так что ж ты? - не успокаиваюсь я.

- Пусть летит, - миролюбиво отвечает Николай. - Скоро конец…

- Ну и ладно, - соглашаюсь я. - Пусть живет!

Выполнив задание, возвращаемся на аэродром. Он буквально расцвечен посадочными огнями. [49]

- Во, иллюминация! - восторгается Николай. - Пока мы летали, война, наверно, закончилась!

- Хорошо бы! - восклицаю я и разворачиваю самолет на посадку.

Все ближе наплывают огни старта, в луче прожектора уже можно отчетливо рассмотреть каждую травинку поля - и вдруг желтые светляки выкатываются откуда-то сзади и втыкаются в землю перед носом нашего самолета.

- Справа в хвосте «мессер»! - кричит Николай.

Бросаю самолет из стороны в сторону. По направлению стрельбы Николая догадываюсь, что истребитель заходит для повторной атаки. Круто разворачиваюсь к ближнему лесу, где сосредоточены наши зенитки. Их дружные залпы и очереди пулемета Николая заставляют «мессер» уйти.

Рано мы с тобой, Коля, войну похоронили. Она еще огрызается.

Мы базируемся в небольшой деревушке Вельзикиндорф, в шестидесяти километрах от Берлина. Красная черепица крыш, пышная кипень цветущих садов, маленькая кирха со старым органом. Дом сельского пастора, увитый плющом и диким виноградом, видимо, последняя наша стоянка на дорогах войны.

Лишь изредка вылетаем на бомбардировку Берлина и его западных предместий, но и когда нет вылетов, все экипажи в состоянии боевой готовности.

А весна действует вне зависимости от военной обстановки. Уже жара. В распахнутое окошко доносится протяжное мычание коров. Едва ощутимое дуновение ветра приносит аромат каких-то незнакомых цветов, сонно бормочут под крышей сарая голуби, навевая дрему, и сами собой закрываются глаза. Но спать нельзя: полк каждую ночь находится в боевой готовности.

Наверно, я уснул, и опять приснилась война с ревом моторов и грохотом выстрелов.

Просыпаюсь и слышу врывающиеся в открытое окно звуки близкого боя: пистолетные выстрелы, трескотню автоматов… Яркие вспышки ракет освещают двор.

Хватаю ремень с пистолетом, пристегиваю его прямо поверх голого живота, всовываю ноги в сапоги и через окошко выпрыгиваю во двор. Между кустами сирени пробираюсь на улицу, навстречу стрельбе, и вдруг слышу:

- Ура! Капитуляция! Конец войне! Все мы, кто в чем есть, собираемся в нашей комнате. Рассаживаемся на кроватях и подоконниках и пьем неизвестно [50] каким путем добытое вино - кислый мозель. Никому, конечно, не хочется спать, мы говорим, перебивая друг друга, и каждый из нас вспоминает что-то такое, что находится уже там, позади, в военном времени. Яша Ляшенко берет гитару, и под его пальцами рокочут струны, а Иван Шамаев ломающимся баритоном затягивает песню. Прежде я ее не слыхал. Может, это экспромт, а может, сочинил он ее давно и берег для сегодняшнего дня.

Вспомним за чаркою ночи морозные,

Вспомним седые снега,

Вспомним и то, как По-2 наши грозные

Били повсюду врага.

Мощным салютом Москва озаряется,

Значит, войне дан отбой.

Выпьем на радостях, как полагается.,

Друг мой крылатый, с тобой!…

На перроне вокзала в Эрфурте людно. Сегодня уезжают домой многие однополчане. Мы крепко обнимаемся, обещаем не забывать друг друга, обещаем писать. И никто еще не предполагает, что наша встреча состоится только через двадцать лет…

Глава 8. Опять первый вылет

В узких коридорах двухэтажного здания, где размещается «МАГОН УПА ГУСМП при СМ СССР»{13}, людно: одни перекуривают в перерывах между делами, другие обмениваются новостями или соображениями по поводу предстоящих полетов, третьи просто «травят».

Меня и Дмитрия Филимоновича Островенко, а попросту Митю, добродушного, отзывчивого, чрезвычайно мягкого и общительного бортмеханика нашего экипажа, привели сюда хозяйственные заботы, связанные с оснащением самолета для ледовой разведки. Пока в бухгалтерии выписывают накладные [51] на всякого рода снаряжение, мы с Митей томимся в коридоре и прислушиваемся к чужим разговорам:

- Не видел Черевичного?

- В Арктике…

- Задков вчера притопал с ЗФИ{14}. Медвежат привез для зоопарка.

- Титлов! Эй, Титлов!

- Не кричи: час назад на Диксон подался.

- Вот досада! Письмо ему с Врангеля.

- Как поживает Чукотка?

- Все там - на краю географии. Вот пуржит только.