Небо стоит верности

Но так вспоминается война в настоящие дни. А тогда… Шли мы с Николаем на аэродром, и я посмотрел вдруг на небо - не для того, чтобы узнать, летная или нелетная будет погода, а просто так, бездумно, и меня удивила чистая голубизна, разлитая по всему небосводу. Лишь местами виднелись легкие кудрявые облака. Такие облака бывают у нас в мае, после первой весенней грозы, и предвещают они переход от капризной весны к длительному теплу лета.

Пораженный увиденным, я остановился и взял Николая за руку.

- Как ты думаешь, Коля, сейчас весна или лето?

Николай удивленно поднял тонкие брови и выразительно пошевелил пальцами у козырька фуражки. [46]

- А все-таки посмотри на небо. Какое оно голубое, теплое…

Николай опять удивленно пожал плечами, но все же задрал голову вверх.

- Небо как небо. Кучевка до пяти баллов. А теплое? Вчера оно, брат, было даже горячим - трех экипажей недосчитались. Стоп, старина! Ты что, почувствовал конец войны и вдруг задумался о значимости собственной персоны? Так?

- Гений! Я еще не представляю, какой он, конец войны.

- Что-то я тебя сегодня не узнаю. Откуда в тебе эдакая меланхолия, что ли?

- Нет, Коля, это не меланхолия. Мы настолько огрубели от войны, что отучилась понимать простые вещи, не замечаем прекрасного.

- Не замечаем прекрасного? - перебил меня Николай. - А то, что мы здесь, разве это не прекрасно? Вот мы идем с тобой по этой земле, дышим воздухом близкой победы! Сколько мы сюда шли? Еще одно усилие - и будем в Берлине!

- А потом?

- А потом - вперед! До встречи с союзниками, до полной победы!

- Ну, а потом?

- Что потом?

- Ну, разобьем фашистов, встретимся с союзниками, окончится война. Что мы станем делать после войны?

- А-а! Ну тебя к черту! Дай закончить войну, а потом уж будем думать! Ты вот думай, как поразить цель, как обойти зенитки. Об остальном думать рано.

- Вот как? Не думал, что твоя голова - только приспособлена для ношения фуражки…

- Зато у тебя забита дурью! И вообще, что ты привязался ко мне? Чего ты от меня хочешь?

- Чтобы ты на минутку забыл о войне, чтобы посмотрел на небо, на эту зелень деревьев, на эти цветы! Пойми, Коля, нам придется заново учиться видеть и понимать то, что родит земля.

- Земля и гадов родит. И фашистов тоже.

- Ты прав. Но я не об этом. Я говорю о природе, о человеческих чувствах. Огрубели мы, брат, одичали. Ты вот знаешь, какой завтра день?

- ?…

- То-то! Завтра же Восьмое марта! В этот день полагается [47] проявлять особое внимание к женщинам. Давай нарвем подснежников и поднесем их девчатам.

- Кому-то конкретно или?…

- Нет, Коля, ты неисправим. Всем сразу.

- Что ж, поддерживаю великую идею. Только после полетов, утром, а то завянут наши цветочки.

Но цветов мы так и не набрали…

* * *

Много записей хранит моя старая летная книжка. Изредка я достаю ее и перелистываю пожелтевшие страницы. Вот они - короткие записи, сделанные в последние дни войны. «Бомбардировка Цехина». «Бомбардировка леса севернее Мютенберга». «Бомбардировка заводов севернее Цехина». И наконец, запись, подчеркнутая красными чернилами: «Бомбардировка Берлина». Всего два слова. Навсегда останется в памяти тот день, когда в летную книжку были вписаны эти два слова: «Бомбардировка Берлина».

Помнится, еще задолго до зачтения боевого приказа всех нас облетела радостная весть: пойдем на Берлин! Честь первыми нанести удар по столице фашистского рейха командир дивизии предоставил нашему полку.

Не удивительно, что летчики собираются в полет с особой торжественностью. Это действительно великий день, которого мы ждали многие годы.

Не сговариваясь, все мы надеваем парадную форму, прикрепляем ордена и медали и тщательно надраиваем сапоги. Над нашим блестящим строем разливаются резкие запахи военторговского одеколона и ваксы. Об исключительности события свидетельствует появление армейского и дивизионного начальства.

- Гвардейцы! Я не буду читать вам текст боевого приказа, - обращается к нам генерал Виноградов. - По вашему виду можно догадаться, что цель вам ясна. Я только хочу заметить, что командование армии поручило эту почетную задачу лучшим из лучших - вашей гвардейской Краснознаменной Сталинградско-Речицкой ордена Суворова дивизии! Командир дивизии в свою очередь принял решение эту операцию поручить вашему полку. Кто из вас пойдет первым, решит командир полка. Гвардейцы! Перед вами Берлин. Все свое умение, всю свою силу, всю ненависть к врагу вы должны вложить в удар по логову фашистского зверя. Пусть враг поймет, что нас не остановить, что ему не уйти от расплаты. Вспомните слова Верховного Главнокомандующего Сталина, [48] сказанные еще в сорок первом году: «Будет и на нашей улице праздник». Этот праздник пришел! Вперед, гвардейцы! На Берлин!

- Ур-ра! Даешь Берлин!

Экипажу{10} гвардии старшего лейтенанта Федора Маслова и гвардии лейтенанта Василия Вильчевского предоставлена честь открыть счет нашей мести вражеской столице.

- Вперед, на Берлин!

Время существования третьего рейха исчисляется уже часами: бои идут в Берлине, вблизи рейхстага, в Трептов-парке.