Не жалею, не зову, не плачу...

Я даже не удивился, всё расписано заранее, куда денешься. (В личном деле была характеристика от Пролетарского райкома комсомола) Более полусотни совершенно незнакомых парней, даже Пуциковичей нет, они слиняли в высшее военно-политическое. С этой оравой я должен ладить, вникать в нужды, хлопотать о питании, обмундировании, требовать дисциплины, порядка день за днём, месяц за месяцем. Но я не пасую, я уже не рядовой с первого дня службы. Пришел парикмахер — носатый армянин в белом халате, с машинкой, позвал всех в курилку, поставил табуретку возле бочки с водой, жестом показал — садись, братва, не бойся. Однако никто не решался. «Эй, старшой, покажи пример!» Все заржали, загорланили, есть возможность позабавиться над своим командиром. Я уселся, парикмахер бесцеремонно пригнул мою голову, прохладная машинка застрекотала по темени — один раз ото лба до затылка, другой раз… Я смотрел на носки своих старых парусиновых туфель, на окурки «Беломора» и видел, как мои кудри, кольца моих волос падали к ногам в пыль и сразу тускнели, на глазах менялись, мертвели. «Ничего особенного… Просто стригут, так надо, отныне ты в армии, всё ясно, понятно». Но острая жалость к волосам в пыли охватила, судорога стянула скулы, так и окатило меня волной смятения, будто снятые мои волосы просигналили тревогу. Сильно мне стало не по себе! Хорошо ещё, ребята не видели, сидел я, опустив голову, и парикмахер прикрывал халатом — и стриг-стриг-стриг, какого чёрта так долго?! «Держись, Иван, ты взрослый, ты будущий офицер, крепись!» А слезы так и лезли, я глотал, глотал соленую влагу, судорожно стараясь думать о чем-нибудь постороннем. Всё-таки были, я думаю, на концах волос глаза будущего, и они заплакали. Я встал остриженный, стиснув зубы, шагнул из круга, на мое место сел другой. Я отошел в сторонку, поглаживая голову, шершавую, как обувная щетка. Ребята шумели, острили, хохотали, будто в цирке. Как из-под земли вырос наш лейтенант Смирнов. — «Сми-ир-р-на!! — рявкнул он. — Вы где находитесь?! На баз-заре?! Вы кто такие. ор-рава?!» Мы молча выслушали нотацию, первую в нашей армейской жизни, мораль, каких потом будет без счёта и по многим поводам. После отбоя острая, шилом боль: прощай, воля. Когда я теперь увижу Лилю?..

Много унижений было в первые дни, слишком много, так и казалось, что офицеры, старшины, сержанты, вообще армия имеют одну-единственную задачу — унизить тебя, обидеть, вышибить из тебя всё, чему тебя учили дома и в школе. И делать это не от случая к случаю и не по поводу, а постоянно, от подъёма и до отбоя, хотя полагалось бы наоборот, воспитать в тебе самоуважение, укрепить достоинство офицера Красной Армии. Всякая встреча со старшим сопровождалась окриком, оскорблением — идёте, как корова по льду, не так стоите, товарищ курсант, почему у вас подворотничок грязный, не так приветствуете старшего по званию, руку не к тому уху приставили. Обращение только на «вы», но с издёвкой хуже тыканья. И это в авиации, а что творится в пехоте?

Как бы то ни было, мечта сбылась, я курсант и шеф 13-й женской школы. Дождался я часа своего торжества, заявились мы, соколы, на вечер к нашим девушкам…

И всё не так, как мечталось. Неуловимое что-то ушло. Детство мое ушло, розовые представления. Пижона Феликса я больше не вспоминал, и в авиашколе его не видел, может быть, отправили в первоначалку или уже на фронт, или, вполне возможно, к маме домой, были и такие герои. Вот он, зал 13-й школы, вот он я в форме курсанта, погоны с голубым полем и золотым галуном, серебристые крылышки, белоснежный подворотничок, ремень с бляхой. Я танцевал с Лилей, с Машей, с Ниной. «Ах, Ваня, как тебе идёт военная форма, ты рожден быть офицером». Мы вместе пели «Лети, мой друг высоко, лети, мой красный сокол, чтоб было больше счастья на земле», потом «Офицерский вальс»: «Ночь коротка, спят облака, и лежит у меня на ладони незнакомая ваша рука…»

Но что-то ушло, непонятно что. Всё-таки счастье — это движение, а не достижение. Лиля подарила мне талисман, голубого плюшевого медвежонка, сама сшила. Покрышкин берет с собой в истребитель «Аэрокобра» живого медвежонка, сибиряки ему привезли на фронт.