Не жалею, не зову, не плачу...

В санчасти в то время толком ничего не было, только медикаменты и перевязочный материал. Ближайший рентген в Абакане, лаборатория там же, здесь никаких анализов. Венерические Вериго определял на глазок, по симптомам, спирохету и гонококки не искали, микроскопа не было, на всю санчасть один аппарат Рива-Роччи, а гипертоников полным-полно. Единственное, что у врача было, — стетоскоп, сейчас его только в музеях встретишь, деревянная трубочка сантиметров двадцать длиной с раструбом на обоих концах, приставляешь к груди пациента и слушаешь.

Спустя неделю зашел я к Кучмаеву, нет ли разрешения спецчасти. «А вы работайте, работайте», — сказал капитан, и ни слова больше. Спецчасть отравляла мне все радости, молчанием подчеркивала и бесправие мое, и ненужность. К этому тоже надо привыкнуть.

Утешала меня работа с Олегом Васильевичем. Я выйду отсюда классным врачом, диплом дело формальное, главное практика. Смешно сказать, утром, едва проснувшись, я ждал минуты, когда мне надо идти на прием. Никто меня не торопил, не подгонял, я сам спешил. «Ты почему не переселяешься?» — спросил Вериго уже в третий раз. — «Молчат». — «Лагерник должен использовать любую минуту облегчения». — «А вы долго ждали?» — «На меня разрешения до сих пор нет». Статья у Вериго тяжелейшая, 136, часть 1 — убийство. Сначала я подумал, враги из зависти повесили на шею смерть пациента, случайную, по неосторожности, оказалось — нет, у него умышленное убийство. Однако к делу Горького он никакого отношения не имеет.

Переселиться в амбулаторию мне так и не пришлось, после ноябрьских праздников меня перевели в отдельный медпункт. К слову, перед 7 ноября всех главных блатных и особо важных политических на три дня спровадили в Шизо, так принято во всей системе Гулага. Капитан Кучмаев вызвал меня с приема — есть решение, зека Щеголихин, отправить вас в 12-й барак. Туда прибыла из Красноярска большая группа инженеров для работы на БОФе, нужно организовать медпункт, будете там вести прием. Составьте список медикаментов, я подпишу, всё получите в аптеке, и сегодня вас отведут туда. Разлучают меня с Вериго — плохо, а с другой стороны, доверили мне медпункт и спецчасть не возражает.

6

Двенадцатый барак имел своё оцепление, там содержали так называемых сук, они ходили на свой объект, без контакта с ворами, и конвой у них был отдельный. Пока там были одни суки, медпункт не требовался, но вот появились инженерно-технические работники, и сразу им всё вынь да положь.

Узкая длинная комнатка с высоким, в ладонь шириной, оконцем, здесь был умывальник. Встретил меня зека лет тридцати, белокурый, плечистый, вежливый. «Здравствуйте, меня зовут Альбергс». Одна рука у него в гипсе до локтя, его назначили сюда дневальным, он из бригады латышей-плотников. Впритык к оконцу узенький столик с ножками крест-накрест, возле него топчан. Я принес с собой простыни, накрыл столик, накрыл топчан, выставил ящичек с медикаментами: йод, марганцовка, аспирин, анальгин, бекарбон, бесалол, термопсис. Стерильные бинты, банки, клизма, стерилизатор со шприцами, ампулы с кофеином, с камфарой. В пол-литровую банку положил клок ваты, залил хлорамином и воткнул туда градусники. Размочил таблетку красного стрептоцида, намалевал на листке красный крест, лейкопластырем прикрепил на дверь — и медпункт готов.

«Вы мне разрешите здесь поселиться?» — Албергс показал на потолок. В бараке ему надоело, здесь вдвоем веселее, а если кто-нибудь будет ломиться, то мы отобьемся. И Альбергс звезданул здоровой рукой в дверь сильно, оглушительно, громыхнул как кувалдой. Еще один такой удар, и дверь надо заменять. Он был чемпионом Латвии в среднем весе, при Ульманисе у них был профессиональный бокс. Я не стал возражать, Альбергс тут же принес доски и за пять минут соорудил себе полати под потолком, надзор зайдет, не увидит.