Не жалею, не зову, не плачу...

Что мне сейчас поможет? Если следователь получит мою историю болезни пятилетней давности, что она ему даст? Было, скажут, и прошло. У Достоевского тоже было, однако от каторги не освободили.

Неделя прошла, две недели прошло, но своего права на самосохранение не использую. А Славка подливал керосина: «Они тебя кнокают, студент, у меня глаз-алмаз. Они за тебя мазу держат, и главврач, и все лепилы. Закоси пару припадков, нажрись мыла, пену пусти, тебе это дело запишут, через неделю — по чистой. Это меня им надо колоть да раскалывать, а тебя-то — тьфу! Нужен ты трибуналу, как рыбе зонтик, у них своих вояк под завязку». Я не ужасался его речам, не ставил перед ним вопросы совести, мало того, я кивал на его слова серьезно и значительно, мол, не принимай меня за простака, если уж я попал сюда, значит, что-то умею не хуже тебя. Славка злился, чего я прикидываюсь? А мне даже мысль о симуляции была опасна, сорву тормоза. Я их так долго, целых пять лет крепил, проверял, и ох, не дай Бог, что будет, если сорву. Хуже всякой тюрьмы.

Дни проходили довольно мирно, хотя мы и психи, да еще и судебное отделение. Единственный скандал в момент моего появления Петя объяснил так: мы тебя за урку приняли — борода, усы, видуха! Устроили шумок, чтобы ты, а за тобой и мы через забор, и лататы! Если бы Коля Турок был в сознании, он не принял бы меня за урку. Рыбак рыбака видит издалека. В тысячной толпе вор определит вора без промаха, узнает его по взгляду ястребиному, по жесту, по неуловимой для других повадке. Обмен между ними на уровне телепатии. Бунт я объясняю иначе, залежались ребята, засиделись, скучно было, ждали повода. Стук дверной задвижки вспугнул Турка, вот он и взъярился. Импульс буйства передался другим, они погуляли. Кстати, сам Петя отсиделся в палате.

Но кто мне разгадает загадку, почему Турок бросился не на меня, шедшего впереди, а на милиционера, шедшего позади? Ведь он невменяем, слеп, ему все равно, на ком вымещать ярость, легче сразу, на первом попавшемся, а не на втором, ибо второй — уже отбор. С чего бы у чокнутого такая разборчивость? Неужто Турок симулирует, терпя шоковую терапию? В такой жуткой форме у него проявляется самосохранение, больше похожее на самоуничтожение. Надо же так мозги себе калечить, во имя чего? И сколько надо сил для притворства, сколько могучей воли, собранной на уход от расплаты. Я не верил, что он симулирует, но бездарные Петины зёрна все-таки давали ростки. Я, сам того не желая, присматривался к Славке, — в чем его симуляция? — но ничего такого не видел.

Как-то вечером за дверью в больничном дворе послышался звон гитары и негромкая песня, кому-то разрешили побаловаться перед выпиской. Славка подошёл к двери. «Эй, мужики, канайте сюда ближе!» Для нас больничный двор, даже такой, был волей. На вызов к врачу или на процедуры мы проходили по свободной земле и смотрели, как там люди живут, даже такие. Мы смотрели с любопытством на вольных, а вольные так и ждали появления кого-нибудь из судебного отделения. Все мы не в своём уме, но любопытны как в нормальной жизни. Однажды вел меня Гриша и на клумбе в цветах шизик с подзорной трубой из газеты, смотрел в небо, кричал: «В Корее война! Американцы высадили сто резиновых кукол, но это не куклы, а проститутки, зараженные сифилисом».