Не только апельсины

Оба уставились на меня так, словно я сошла с ума.

– Они вон там. – Я указала на окно.

– Она бредит, – ушам своим не веря, произнесла моя мать.

Она ненавидела сумасшедших.

– Это ее хозяин глаголет, – серьезно ответил пастор. – Не обращай внимания, я изложу дело совету – мне одному оно не по плечу. Будь бдительна, присматривай за ней, но позволяй ей ходить в церковь.

Моя мать кивнула, всхлипывая и кусая губы. Они оставили меня в покое. Долгое время я лежала и смотрела на апельсины. Выглядели они неплохо, но толку от этого было мало. Чтобы пройти через предстоящее, мне понадобится больше чем символ.

На следующий день я действительно пошла на собрание сестринской общины. В тот день Элси впервые пришла в церковь после долгого пребывания в больнице. Она знала, что происходит, но всего равно обняла меня и посоветовала не глупить.

– Приходи после на чашку чая, – решила она, – но остальным не говори.

Собрание прошло почти в истерике – все лихорадочно старались сообразить, что со мной делать. Миссис Уайт то и дело брала не те ноты, а Элис утратила нить своей проповеди, когда заметила, что я на нее смотрю. Мы все испытали облегчение, когда пробило девять и собрание закончилось. Никто не спросил меня, почему я ухожу до того, как подали чай, и все, наверное, решили, что Элси устала, не то, уверена, постарались бы ее остановить. В гостях у Элси я впервые за долгое время услышала имя мисс Джюсбери.

– Она живет в Лидсе, – сообщила Элси, – преподает музыку в какой-то специальной школе. Она не одна живет. – Она всмотрелась в меня проницательным взглядом. – Это я ей про тебя рассказала.

Я была изумлена. Я-то и не верила по-настоящему, что Элси знает. Она что, просто сумела разглядеть?

– Будь я тут, никаких бед не случилось бы. Я вам обеим постаралась бы помочь, а так, я все по больницам да по больницам…

Я встала и обняла ее. Так мы и сидели у камелька, как в старые времена, и по большей части молчали. Мы вообще не говорили о случившемся, о правильности или греховности моего поступка. Она любила меня и давала мне то, в чем я больше всего нуждалась, – простое дружеское участие.

– Мне пора идти. – Часы тикали, я печально встала.

– Приходи, когда надо будет.

Она стояла на пороге, пока я не прошла несколько кварталов. Я тащилась мимо виадука и магазина ковров, потом срезала путь через Фэктори-Боттомз. Навстречу мне из паба «Петух и свисток», куда вообще никто из наших никогда не ходил, вывалилась миссис Аркрайт. Увидев меня, она просияла:

– Приветик, детка!

И побрела своим путем.

Мимо школы и методистской часовни, мимо Блэк-Эбби-стрит, где кому-то отрубили голову…

В какой-то момент я привалилась к стене: камень был теплым, и через окно мне была видна семья у камелька. Стол накрыт к чаю: стулья, скатерть, нужное число чашек. Через стекло я смотрела, как пляшет огонь, потом кто-то встал задернуть занавески.

Несколько минут я мешкала у собственной входной двери. Я все еще не понимала, что мне делать, даже не знала наверное, какой передо мной стоит выбор и в чем заключается конфликт: это было ясно другим, но не мне, и никто как будто бы не собирался объяснять. Мать меня ждала. Я, конечно, пришла поздно, но не рассказала ей про Элси; я ей не доверяла, не верила, что она поймет.

Дни отупело сливались в единое пятно: я – в церковном карантине, остальные – в страхе и дурных предчувствиях. К воскресенью пастор получил ответ от совета. Судя по всему, реальная проблема заключалась в том, что, наперекор учению святого Павла, женщины получили власть в церкви. Наша ветвь церкви никогда об этом не задумывалась, у нас всегда были сильные женщины, и все держалось на них. Кое-то из нас мог проповедовать, и совершенно очевидно, что (в моем случае) благодаря этому заполнялись церковные скамьи. Последовало большое смятение, затем случилось нечто любопытное. Моя мать встала и сказала, что, на ее взгляд, правильно, что у женщин есть своя сфера деятельности в рамках пастырского служения, например воскресная школа и сестринская община, но нести слово Божье – удел мужчин. До сего момента моя жизнь имела хотя бы какой-то смысл. А теперь вообще никакого. Моя мать все бубнила о важности миссионерской работы для женщины, что я – совершенно ясно – была как раз такой женщиной, но отринула свое призвание, чтобы получить власть в обычной жизни. Закончила она словами о том, что, бросив вызов миру мужчин, я попрала Закон Божий, и сделала это через секс. Это была не спонтанная речь, мама явно обсудила ее с пастором – сказалась ее слабость к духовным чинам. Несомненно, пастору Спрэтту она уже много месяцев как рассказала. Я огляделась по сторонам. Хорошие люди, простые люди, что станется с ними теперь? Я знала: мама надеется, что я стану винить себя, но нет. Я знала, кого следует винить. Если существует такая вещь, как духовный адюльтер, то моя мать – шлюха.

И вот, пожалуйста, мой успех за кафедрой стал причиной моего падения. Дьявол проник в меня через самое слабое место: мою неспособность осознать ограниченность моего пола.