Не так страшен чёрт, как его малюют (СИ)

Достопочтенный архидьякон, наслышанный о коварном нраве Тристана Отшельника, ожидал подвоха, но он и предположить не мог, что королевский кум способен превратить в изощрённую пытку обычный ужин. Стол накрыли на троих, следовательно, Квазимодо предстояло разделить с ними трапезу к великому его смущению. Вместе со всеми горбуна сажали за стол только у короля. В монастыре он обычно забирал причитающуюся ему порцию и съедал её в укромном уголке, возвращая трапезнику пустую посуду; в доме Тристана он, как известно читателю, также ел в одиночестве, за исключением тех случаев, когда прево приглашал его отужинать с ним.

— У вас ведь не отобьёт аппетит присутствие Квазимодо? — осклабился Тристан, отыгрываясь на священнике за королевские обеды.

— Я шестнадцать лет провёл рядом с ним, господин прево, — спокойно парировал Фролло. — За этот срок не осталось ни одной стороны жизни Квазимодо, сокрытой от меня.

Отбив первую атаку прево и усевшись наконец за стол, архидьякон обнаружил препятствие, мешающее ему приступить к еде. Рядом с его тарелкой лежала вилка, а ложки в пределах видимости не оказалось. Предубеждения мешали священнику коснуться дьявольского предмета, воспитание не позволяло брать пищу руками, а гордость и монастырский устав, предписывающий не жаловаться, если за столом чего-то не хватает, а ждать, когда трапезник сам обратит внимание на затруднение, принуждали его молчать. Тристан, делая вид, будто не понимает причины замешательства архидьякона, демонстрировал ему умение владеть ножом и вилкой, расправляясь с великолепным куском жаркого. В другое время королевский кум, возможно, пренебрег бы тонкостями столового этикета, но сейчас ему хотелось подразнить священника. Что до Квазимодо, то он, получив от Тристана знак приступить к еде, склонился над тарелкой и не видел, в какой ситуации оказался мэтр. Глухого, увы, занимали другие, насущные вопросы: как бы не зачавкать, не уронить себя в затеянной прево игре. Наконец хозяин вечера соизволил спросить:

— Почему же вы не едите, святой отец? Моё угощение недостаточно изысканно для вашего нежного желудка?

— Монастырские правила запрещают пользоваться вилкой, — процедил Клод.

— Те-хе-хе, а я и забыл, что монахи хлебают ложками! — рассмеялся Тристан. — Эй, Гонне, не стой столбом, бездельник, — прикрикнул он на слугу, прислуживающего за ужином. — Подай его святейшеству ложку! Интересно посмотреть, как он станет ею есть жаркое.

— Я не употребляю в пищу мясо, — ответил священник, выразительно глядя на прево.

— Твёрдо придерживаетесь обетов? — зубоскалил Тристан, вкладывая в свой вопрос дополнительный смысл, воспринятый Клодом как неприятный намёк. — А вот его преосвященство, кардинал ла Балю, в одиночку уничтожал за обедом целый окорок. Потом, правда, когда я отправил его в клетку, пришлось ему попоститься. Почему вы вздрогнули, святой отец?

— Меня печалит участь его преосвященства, которую, насколько я знаю, пришлось разделить моему воспитаннику, — с кислой миной ответствовал Клод. — Я никак не мог предполагать, что обещанная ему уютная комната окажется в зверинце.

— Ну да уж нечего было скалить зубы на мессира ле Дэна! Пришлось и пострадать, как когда-то за чужой интерес к цыганским плясуньям. — Тристан потянулся за кубком с вином и сделал глоток. — Пью ваше здоровье, мэтр Фролло!

Архидьякон, угощавшийся овощным рагу с чесночным соусом, поперхнулся, но быстро овладел собой и произнёс менторским тоном:

— Я не перестаю корить себя за то, что в тот день не уследил за Квазимодо и допустил проступок, навлекший позор и на него и на меня. К сожалению, сан облекает меня определёнными обязанностями, и я не могу пренебречь ими, чтобы сутки напролёт проводить с воспитанником.

— Знаю, знаю, — отозвался собеседник, потягивая вино. — Мы ведь с вами в некотором роде соратники, святой отец. Однако, ваш кубок по-прежнему полон? Не стесняйтесь, выпейте оксерского.

Клод взял кубок, наполненный проворным Гонне, и чуть пригубил. Тристан, не сводя с архидьякона стального своего взгляда, развивал мысль:

— Вы исповедуете людей, я тоже… хе-хе… исповедник. И уж мне открываются такие тайны, какие вашей братии не выведать вовек.

— Я никого не заставляю каяться в несовершённых грехах, поэтому едва ли дерзну искать сходства с кем-либо, — перешёл в нападение священник, чья гордость получила тягчайшее оскорбление. — Я постигал науки в то время как другие прислуживали рыцарям; путь, который я избрал — это путь мира, а не войны, он предполагает спасение душ, а не накидывание петли на шеи невинных.

Клод умолк, не рискуя продолжать, поскольку не знал, насколько глубоко простираются познания прево о цыганке и каков предел его терпения. Тристан же, уловив намёк, многозначительно вздёрнул верхнюю губу и поспешил подбросить самодовольному визави очередную шпильку.

— Оно так, да только, клянусь Пасхой, избравшие путь войны получают шрамы, сражаясь бок о бок с господином, а не втравливают в беду своих подопечных, прячась за их спинами.