Не так страшен чёрт, как его малюют (СИ)

Вынырнув из задумчивости, архидьякон осознал, что по-прежнему стоит подле алтаря в полном облачении, прихожане давно разошлись, затихли звуки органа, умолкли певчие, и только бесстрастный причётник счищает нагар с подсвечника. Осторожному Клоду страсть как не хотелось никуда ехать, но ослушаться значило навлечь на себя гнев Тристана Отшельника, а участь хуже в те времена сложно было вообразить. Поэтому священник, мучимый переживаниями, решил последовать совету Пти-Андре и не затягивать с поездкой. Следующий день застал его уже в пути. Сидя в нанятой им повозке, Фролло угрюмо взирал на возницу, мурлыкавшего весёлую песенку, и пытался расспрашивать Пти-Андре, гарцевавшего рядом с его неказистым средством передвижения.

— Чего ради я, архидьякон Жозасский, точно мальчишка на побегушках, бросаю все дела и трясусь на крестьянской подводе? — недовольно отчитывал Клод сопровождающего. — Сдаётся мне, вы знаете больше, чем сообщили. Что с Квазимодо? Как ему живётся в Плесси-ле-Тур?

Словоохотливому Пти-Андре не терпелось почесать язык. Как известно, дорога способствует тесному общению, заставляя доверчиво открываться незнакомым попутчикам. Свежий сентябрьский воздух, прогретый лучами тёплого солнца, лента дороги, тянувшаяся под копытами коня, скучные окрестные пейзажи также способствовали красноречию. Стражник не удержался и, забыв наставления господина, повёл рассказ о пребывании горбуна в королевской резиденции. Поскольку Пти-Андре большую часть времени проводил рядом с прево маршалов, некоторые подробности были ему известны только по слухам, которые он, ничтоже сумняшеся, и поведал отцу Клоду. Священник сдавленно охнул, услышав о том, как Квазимодо укусил господина Оливье ле Дэна, за что угодил в железную клетку.

— Клянусь Святым Мартином Турским, — хохотнул Пти-Андре, демонстрируя крепкие зубы, — он так и сидел, точно берберийский лев во дворце Сен-Поль!

— Владычица! — ахнул Клод. Причина срочного вызова в резиденцию Тристана обрисовалась с совершенной ясностью. — Как же он потом очутился в лесу?

— Того я не ведаю, — ответил Пти-Андре. — Господин Тристан сказал, будто бы король отпустил горбуна, да ещё подарил кошель с золотыми экю, но как по мне, дело тут нечисто.

Здесь Фролло с ним согласился. Кто же отпустит злоумышленника, причинившего телесный вред его любимцу, да ещё выпроводит без провожатого, зная, что в незнакомом месте глухой беспомощен, точно малое дитя? Да и к чему прево задерживать невиновного, находящегося под королевской защитой? Пусть бы шёл своей дорогой! Клод умолк и до самого конца путешествия не проронил больше ни слова к великому огорчению Пти-Андре. Впрочем, вскоре тот завёл беседу с возницей, оставив архидьякона Жозасского наедине с собственными раздумьями. К сомнениям, терзавшим Клода, добавилось сострадание к воспитаннику, брошенному в клетку, подобно животному, а теперь очутившемуся в заточении у Тристана Отшельника. Жалость эта превосходила то сочувствие и те муки совести, настигшие архидьякона, узревшего результат работы Пьера Тортерю, когда обессилевшего Квазимодо отвязали от позорного столба и под руки приволокли в собор. Очерствевшее сердце Клода Фролло наполнилось щемящей жалостью, подобной той, какую он испытал, впервые увидев в яслях для подкидышей бесприютное несуразное существо. Архидьякон, преисполнившись мужества, решил отстаивать воспитанника от притязаний Тристана, чего бы это ему ни стоило.

Квазимодо уже четыре дня жил в доме на улице Брисонне. Окрылённый надеждой, он сидел у окна, выходившего, на его счастье, на улицу, ожидая появления Фролло и отлучаясь только при крайней надобности. Внизу бесконечным потоком шли прохожие, грохотали тележки, проезжали всадники, пробегали собаки. Священник всё не появлялся. Временами сомнения брали верх, тогда Квазимодо хмурился, рыжая щетинистая бровь шатром нависала над его левым глазом. Он, несмотря на заверения Тристана, боялся, что мэтр не приедет, не захочет посадить на шею нахлебника и кормить в убыток Жеану. Горбун ощущал себя не в своей тарелке, он стеснялся выходить из комнаты, ему не нравились косые взгляды слуг. Оживал он только тогда, когда в доме появлялся королевский кум.

Тристан общался с ним, используя способ, который изредка применял и отец Клод. Будучи ограниченным в выборе жестов и не желая по несколько раз повторять одно и то же, Тристан Отшельник придумал писать Квазимодо записки. Бедолага, вспоминая навыки чтения, добросовестно разбирал почерк прево. Дело хоть и со скрипом, но всё-таки двигалось. Таким образом хитрый Тристан исподволь расспросил гостя о соборе, о священнике и выведал-таки подробности столь печально закончившегося нападения на цыганку. Прево хорошо помнил, как Фролло пытался скрыть от короля истинную причину ранений звонаря и догадался, что дело нечисто и священник, рассказывая о преступлении пасынка, предпочёл обойти некоторые скользкие моменты. Воспоследовавшие события вытеснили неудавшееся покушение на задний план, но куманёк, сопровождая Людовика в Бастилию, подумал: