Не измени себе

Я предложил Мохову переехать в Сургану, он тотчас согласился. При этом Валерий знал, что зарплату в моем отделении он будет получать на двадцать рублей меньше, чем у себя дома, а жить ему первые полтора-два года придется в общежитии.

За последующие семнадцать лет таких учеников, как Полуянов и Мохов, у меня прибавилось еще пятеро.

"Мал золотник, да дорог" - видимо, только так и подбираются истинные последователи.

Прежний заведующий облздравотделом был смещен, на его место назначили Ломову. Благодаря ее поддержке мне удалось избавиться от опеки людей, подобных Сытину и Краковскому, и довести количество разработанных мною методик до ста десяти. В порядке шефской помощи завод "Металлоконструкция" обязался поставлять в мое отделение не меньше пятидесяти аппаратов в год. Этого было, конечно, маловато, но это уже было кое-что.

Как заведующему отделением, мне повысили зарплату, а самое главное - дали однокомнатную квартиру. В то время это была большая редкость. Через два месяца после новоселья я снова женился и привез к себе из Дятловки двух дочерей. Хозяйство в селе осталось на мать и сестер.

Дочки пошли в школу, присматривать за ними стала Таня. Она работала рентгенологом в нашем госпитале.

Моих дочерей Таня восприняла без сентиментального пафоса, но очень скоро стала им необходима. Матерью они начали называть ее уже через год - сами.

Для жены я оказался не "сахар": вспыльчивый, раздражительный, а главное меня почти никогда не бывало дома. До двенадцати ночи на работе, до трех-четырех утра за книгами, к девяти снова к больным. И так изо дня в день.

К тому времени, когда Таня родила дочку, мое отделение расширилось еще на одну палату (стало семьдесят коек), я излечил более шестисот больных. В медицинских журналах мне удалось поместить несколько статей, выступить на трех конференциях травматологов и ортопедов с докладами.

Вот несколько выдержек из прений по поводу моего метода, высказанных крупными специалистами: "Подобная методика противоречит всем правилам и установкам такого солидного учреждения, как наш институт. Напрашивается один вывод: она неверна в корне". "Такой слесарный подход хирургии не может быть взят на вооружение нашей медициной". "Дешевые трюки провинциального врача". "Авантюризм". "Кустарь-одиночка". "Шаман". "Шарлатанство".

В ответ на подобные обвинения я приводил лишь один довод: "Прежде чем что-то напрочь отрицать, надо убедиться в этом практически. Иначе - приехать в Сургану и хоть одним глазом взглянуть на бывших больных, излеченных моим методом".

Мне не только обещали, но даже угрожали приехать - и все не приезжали. И действительно, какая дикость - неужели какой-либо профессор поедет к рядовому провинциальному врачу за опытом, да еще, извините, "к черту на кулички"! Куда проще разгромить его метод заочно.

Что, кстати, на всех конференциях и происходило...

Успокаивал я себя пословицей: "Битая посуда дольше живет!" - и продолжал неустанно выступать с новыми докладами, где это было только возможно...

К сожалению, существовала еще одна поговорка: "Кто бьет, тому не больно". Ударил опять заведующий госпиталем Краковский.

На операционном столе у меня умер больной. Я выправлял ему горб - сердце не выдержало наркоза. В моей практике это была первая и последняя смерть. Две недели я не мог оперировать - боялся стола.

Умом я понимал: от подобных случаев не гарантирован ни один хирург. Я врач - видел много трупов, крови, обнаженных человеческих костей, но только после смерти горбуна пронзительно ощутил хрупкость человеческой жизни. Был человек, и не стало.

Но именно от такого чувства безысходности во мне стало закипать сопротивление. Ночью, переделывая очередную статью, я понял: выход один вновь становиться к столу!

В горком партии Краковский написал следующее.

Несмотря на неоднократные предупреждения облздравотдела, несмотря на то, что ведущие травматологи-ортопеды Советского Союза указывают на порочность моего метода, я продолжаю проводить свою лженаучную методику. Поставив под сомнение мой моральный облик (заведующий имел в виду, что я уже трижды женат), он обвинил меня, что ради приобретения скандальной славы я сознательно пошел на грубый эксперимент и только поэтому погубил больного. В заключение Краковский спрашивал: имею ли я право носить звание советского врача?

Нервы он мне попортил основательно. Мое отделение перебазировали во вторую городскую больницу и прибавили еще десять коек! Отделение занимало весь второй этаж и полкрыла третьего. Количество излеченных больных перевалило за полторы тысячи. Полуянов и Мохов перешли к самостоятельным операциям.

Но критики моего метода не унимались. "Пусть своим методом вы излечите хоть три тысячи людей! Все равно это ни в чем не убеждает: ваш метод не универсален, а сугубо индивидуален. В клинике профессора Бельчикова, например, ваш аппарат пробовали применять сорок раз. И в тридцати процентах получили осложнения!"