-
-
— Ты выглядишь просто сногсшибательно, — говорю я Стелле вместо приветствия, когда она подходит к автомобилю. Сегодня на ней простое чёрное платье с высоким горлом, которое облегает её стройную фигуру и подчеркивает аппетитные формы. Оно без рукавов и открывает плечи. Её бархатистая кожа мерцает под вечерним освещением, шикарные волосы собраны, но лицо обрамляют выпущенные пряди. Я мог бы ею любоваться вечно — этой сдержанной, сексуальной элегантностью, такой манящей и зовущей меня.
— Спасибо, ты тоже ничего, — прерывает она мои мысли, хитро улыбаясь. Я открываю ей дверь, и она усаживается на пассажирское сиденье. Я, захлопнув дверь с её стороны, оббегаю машину и сажусь за руль.
Удобно устроившись и пристегнув ремень безопасности, я поворачиваюсь к Стелле, беру её руку в свою и приникаю к ней своими губами, запечатлевая лёгкий поцелуй и вдыхая аромат её парфюма — свежий, приятный и обворожительный, такой же, как она сама.
— Может, нам не стоит никуда ехать? А то боюсь, что тебя украдут, — шепчу я, заворожённый её красотой.
— Шутишь? Я сто лет не была на выставках, а ты хочешь меня этого лишить? — изучает она меня вопросительно своими зелёными глазами.
— Вот так всегда, — тяжело вздыхаю я и отпускаю её руку, демонстрируя обиду. — Ладно, поехали.
Я завожу машину и выезжаю с парковки, направляясь в только что открывшуюся галерею моего приятеля Алехандро Флореса. Получив медицинское образование, он пару лет помучил себя практикой, открыв свой кабинет, но после решил уйти и заняться творчеством. Это на самом деле было его призванием, потому что работы Алехандро просто восхитительны. Его картины необычны, современны и в то же самое время целомудренные, несущие в себе какой-то тайный смысл — для каждого свой. Этим они и были прекрасны.
Когда я рассказал Стелле об открытии галереи, то она сразу же уцепилась за возможность посетить первую выставку. Как оказалась, она большая поклонница современного искусства. Я был рад этому, потому что сам с детства увлекался живописью, хоть я не умею рисовать, да к тому же у меня не было возможности посещать выставки и музеи.
Зато в студенческие годы я наверстал с лихвой всё упущенное, частенько пропадая в Музее искусства Филадельфии, где впервые я побывал вместе с Алехандро. А потом мы водили туда девчонок на свидания. Глупо было, но мы — юнцы — пытались выглядеть интеллигентами.
Спустя десять минут мы заходим в галерею, и нас со Стеллой поражает то, насколько помещение светлое и просторное. Белые стены и глянцевые потолки создают эффект нескончаемого пространства, словно внутри полностью отсутствуют зримые разделители.
Стены украшают работы Алехандро — ярки пятна в этом стерильно белом помещении. Каждая картина, наполненная разными красками и необычными силуэтами, обрамлена в плоский багет белого цвета. По всему периметру стоят узкие, но высокие белые тумбы, на которых размещены прозрачные вазы, наполненные яркими букетами цветов — кроваво-красных, розовых, фиолетовых, жёлтых, голубых.
— Боже, как здесь всё стильно оформлено, — восхищается Стелла. — А картины безумно интересные и необычные. Мне потребуется целая вечность, чтобы полюбоваться и разглядеть каждую.
— Согласен, — киваю я. — Только не забудь про меня, милая, — обнимаю её за талию и едва касаюсь губами виска. — Ты затмеваешь всю красоту, поверь, — говорю я восхищенно ей на ухо и замечаю, как лёгкий румянец появляется на её щеках.