Не было бы счастья…

Сотрудники прыснули по своим местам и затаились. Дураков нет — попадаться на глаза Антонине Николаевне в такой не подходящий момент. И вроде рабочий день закончился как обычно, и никто не отпрашивался, но Лизавета, а за ней и вездесущая бабаня, всё узнали ещё до вечера. И что несла Лидка окаянная, и как отбрила её Тонечка. И как же растолковать её фразу, чтобы невестка не совалась ни к Олегу, ни к девочке? Не значит ли это, что бабушка наконец смирилась с появлением внучки и дело за малым: всем примириться и зажить вновь сплочённым своим мирком, как и жили раньше. Или упомянула про Валю вскользь, просто чтобы отвязаться от пьяной этой баламутки, что отважилась поносить бывшего мужа.

Антонина прекрасно видела, что ждут родственники её личного рассказа и нарочно делала вид, что не в курсе, отчего шушукается по углам сестра с бабаней, то муж с сестрой. Как дети, честное слово. Не будет им сейчас никакого доклада и решения. И не признается Тоня даже под пытками, что после ухода бывшей невестки стало ей муторно до тошноты от сознания, что сын, пусть и дело прошлое, когда-то решился пойти против матери из-за такой, как Лидка. Антонина даже не собиралась сделать скидку, что было это давно, и невестка выглядела совсем иначе, и Олег был молоденький — неважно! — сам факт, что он мог ложиться в кровать с этим существом омерзительным и дотрагиваться до него, заставляли аж рот кривить и вызывали непреодолимое желание сплюнуть. И если, по несчастью, конечно, предположить, что Валя родная внучка, то кроме ревности жгучей, что отбирает сына, прибавляется ещё отвращение из-за Лидки.

А Олег, не на шутку испуганный внезапным приездом отца, что сбиваясь с порога выпалил, что невестка хочет забрать ребёнка, аж побелел. И Валя совершенно растерялась, что на несколько дней увезли её к Гуськовым. Хотя перспектива прогулять школу обрадовала. А Виталик похлопывал Олега по плечу, вновь войдя в роль покровителя: мол, не боись, Князев, есть к кому обратиться с такими связями. Не видать бывшей жене ребёнка как своих ушей, а даже напротив, есть все шансы отправиться за сто первый километр на поселение.

И напрасными оказались надежды всей семьи, что Лидкино появление сдвинет отношения матери и сына с мертвой точки. Антонина как по новой стала переживать давнюю оплошность Олега — нежелание оставить жену сразу же после свадьбы. А он искренне возмутился материным упрямством в отношении родной внучки. Вот прими она девочку как положено, так разве испугался бы Олег до холодного пота возникшей из небытия Лиды? Будь Валюшка в глазах окружающих официально роднёй Тони Князевой, такая шальная мысль не пришла бы в пустую голову бывшей жены даже после литра самогона.

И всё осталось по-прежнему, хотя теперь осмелевшая родня вдруг да и поминала девочку в случайно обронённых фразах. Потому что сил ждать, когда всё наконец поправится само, уж не осталось. Самой храброй оказалась Лиза, осмелев настолько, что показала при всех за столом фотографию Олега с девочкой, присланную с юга. И Тоня не вышла из комнаты и не сказала ничего, словно показывает сестра фото знакомых и не более. И явного интереса не проявила, глянула вскользь. Да она давным-давно фотокарточку эту нашла у мужа и засмотрела тайком до дыр. Гена наивный, словно дитё малое: как не умел прятать ничего, так и не научился. И знала Тоня изображённое до мельчайших подробностей, благо фотография была цветная и сделана, видно, специально обученным человеком. По самому началу она даже прикрывала рукой изображение внучки, чтобы не мешала любоваться сыном, а потом из непонятного для самой любопытства начала разглядывать и девочку. И теперь могла всем своим видом показать, что так уж и быть, разрешает в своём присутствии родне обсуждать снимок и может не испытывать жгучего желания хоть краем глаза взглянуть.

— Ой, ну до чего ж Олежка-то хорош! Прям такой видный, как актёр всё равно! — восклицала Лиза.

Бабаня, бросив взгляд в сторону Антонины и поняв, что та сидит спокойно, брови не нахмурила, подвигалась ближе и всплескивала худыми ручками.

— И то одно слово — красавец! Только трусы уж больно мелкие, срамотно. Был бы пацан худосочный, так ладно, а то мужик вон здоровый, а трусы коротенькие, обтянуло всего.

— Да ну тебя, тётка! Это ж плавки специальные, что ему, в семейных трусах по колено на юге позориться? — возмущённо бросала Лиза. — Так даже красивше, вон и ножки у него стройные, а не баран какой кривоногий, чего ему стыдиться, раз уродился всем бабам на зависть. Как пить дать за ним табуном ходят да облизываются.

Бабаня тут же соглашалась, что внучок без всякого спору завидный мужик, но трусы все ж срамотные.

— Девочка какая взрослая-то, оказывается, — вдруг вставлял молчаливый и обстоятельный Егор Тимофеевич. — А я думал, она маленькая ещё.

Антонина хмыкала про себя: ну зять, прям Штирлиц. А Геннадий бросал на родственника благодарный взгляд и тотчас подхватывал: