Домой звонил редко и то почти всегда на квартиру к тётке и врал, что на домашнем телефоне звонки сбрасывались или занято всё время. Если трубку брала Лизавета, то тут же громко кричал «Алё-ё-ё», деланно возмущался, что ничего не слышно, и нажимал отбой. А если подходил её муж, то скупо докладывал, что у него всё в порядке и спрашивал, все ли здоровы дома. Егор Тимофеевич подробно и обстоятельно докладывал. И разговор неизменно заканчивал фразой: «Это не моё дело, конечно, но родители переживают, а немолодым уже людям такие переживания не на пользу». Словом, не затянулось ли слишком противостояние сына и матери? Уж, кажись, времени прошло достаточно. Олег и без поучений всё это понимал. И пустота, что образовалась в его отношениях с Антониной, мучила потому, что кроме шаблонов, что родная мать и всё такое, он воспринимал её немного по-другому. Она была не просто родительница. Мать была для него идеалом недосягаемым, а потому ещё больше привлекательным. Сколько бы до сегодняшнего дня ни встречалось женщин, они никак не могли приблизиться к этому идеалу, а уж тем более его потеснить. И если уж не встретит он за всю жизнь второй Тони Князевой, то лучше уж вечным холостяком остаться. И то, что его идеал никак не хочет принять очевидное, а конкретно свою внучку, то разрываться между этими двумя он не станет. Не потому что кого из них он любит больше, а потому что мать без него уже не пропадет. Родня под боком, а Валюшка одна. А может, он вообще напрасно решил, что не найти второй Антонины. Она уже сама нашлась и оказалась не придуманной какой-то женщиной, а вполне реальной девочкой. Значит, его судьба распорядилась так. Не любимую подсунуть, а ребёнка вернуть.
Антонина мучилась ничуть не меньше, чем сын. Но, как всегда, на людях держалась уверенно. Теперь врасплох не застанешь. Пробовали уже. Сколько тогда Олег продержался, почти два года? Ну значит, такая у неё доля, что сын на долгий срок умудряется затянуть очередное покаяние. Стало быть, крест её материнский такой, и нести его надо не согнувшись с жалким видом, а как отметину, что лишний раз указывает на её сильный характер и терпение. Теперь хотя бы для окружающих не надо специальное выражение лица держать. Все знают, что Олежек живёт припеваючи, а дел у него хватает и не маленький, чтобы по любому поводу к матери бежать. Да разложено всё по полочкам, любо-дорого, как в солидном магазине. Но сама-то Тоня знает, как есть на самом деле. А вдруг эта размолвка затянется дольше, чем предыдущая? А упаси Бог, если сын вообще никогда не появится и наладит как-то свою жизнь, где ей места не будет? Даже крохотного уголка! Эти мысли её пугали, вызывали озноб и заставляли сердце колотиться часто-часто. И впервые в жизни Антонина не могла найти решение, и это испугало её даже больше, чем раздумья о сыновей неблагодарности. Теперь и окольными путями не выведать, как он, что с ним. Пока жил с этой поганью Лидкой, так мать всегда знала, что у него творится, и сестра, и бабаня, и даже просто знакомые каждый день докладывали, что да как. А теперь? Москва — не посёлок, там никого не расспросишь, как, мол, поживает Князев Олег Геннадиевич.
И она продолжала мучительно искать выход и категорически отвергала мысли обратиться за помощью к родным. Как всю жизнь была для семьи Тоня владычицей, пусть так и остаётся. Сама выкрутится. Родня, зная её характер, с советами не лезла. Все отмалчивались, и хоть со стороны всё шло как обычно, все чувствовали себя неловко и от души хотели, чтобы смирилась Тоня с внучкой и приняла бы как положено. Раз уж сын наотрез отказывается уступить. Кто-то да должен первый шаг сделать, почему бы не мать, она и мудрее и старше. Но в глазах Антонины это равнозначно признанию, что была не права. Практически идти на поклон. А склонять голову было не в её правилах, даже если речь шла о любимом сыне. И казалось ей подобное поведение заговором, что в тишине плетут верные прежде вассалы. А как прикажете понимать, если собственный муж-тихоня вдруг вспомнил о каком-то сослуживце, которого срочно требовалось проведать. И тщательно причёсанный и опрятно одетый уезжал до вечера. То, что Гена завёл другую женщину, Антонина даже думать не собиралась. Все, кто знал их семью, могли бы горсть земли не морщась проглотить, что Князев-старший даже в кошмарном сне жене бы изменять не стал. Небось шастает тайком навестить сына и понянькать девочку неизвестно чью по крови. Он всегда к этому ребёнку неровно дышал, вообразив, что она внучка родная. И даже собственная сестра умудрялась мотаться с мужем в Москву не меньше двух раз в месяц. И сообщалось, что поехали навестить мужнину дочь, пока однажды Наташа, не дозвонившись до отца, спросила у Антонины, не собираются ли они с Лизой приехать, а то были аж три месяца назад? Тоня тогда едва не задохнулась от возмущения. Вот ведь, одно слово предатели! Хорошо, хоть бабаня адреса не знает и большого города побаивается, а то наверняка, сгорая от любопытства, не единожды бы навестила Олега.