Называется Жизнь (социологический роман)-Вторая Часть Дилогии

"Это была ошибка", — сейчас думала Инга. В Америке масса русскоязычных изданий, куда можно было посылать работы… Но этот первый контакт вызвал такую брезгливость, что отбил всякую охоту что-то искать и вступать в контакты. Да и стимула особого не нашлось.

Приходила в университет на кафедру славистики. Но в этом крошечном коллективе все напрочь занято и не очень стабильно из-за смены тематики, так как "советологические" исследования потеряли актуальность. Да и вообще Инга не почувствовала особого интереса к своей персоне. Вот что значит ходить с протянутой рукой.

А ведь тогда, когда приезжала с Сашей еще в командировку и встречалась с университетской публикой как гостья, приглашали на философские семинары, говорили комплименты, и казалось, только приезжай, и будешь нарасхват. А тут — абсолютное равнодушие, ни одного вопроса, ни малейшего желания вступить в разговор, потому что, если б даже кафедра не сокращалась, а расширялась, где-то есть "неписаная очередь" более молодых и жаждущих зацепиться бывших советских гуманитариев, которых столько понаехало в перестройку.

Так и смирилась с ролью домохозяйки, профессорской жены. А эта домохозяйская жизнь привела к тому, что она не обрела никаких личных знакомых, не говоря о друзьях. Все ограничилось жизнью мужа. Никого нет, ни родственников, ни личных друзей в этой стране. Разве что Нонна.

Первое время до Инги доходили сигналы о том, что Нонна знает о ее приезде в Америку, даже выражает удивление, что подруга не выходит с ней на связь.

"Вот бы с кем сейчас поделиться, — подумала Инга. — И может, если б я ей позвонила сейчас, она бы откликнулась. Но тогда я совсем перестану уважать себя: мол, когда мне было хорошо, подруга не нужна, а когда плохо…"

Наделенная недюжинным умом, Инга никогда не позволяла себе забывать о том, что внешняя красота, которой ее щедро одарила природа (и о которой она неустанно заботилась, не давая себе ни в чем поблажек), — вещь преходящая, а карьера, любимая работа, усилия по создания прочной стабильной семьи всегда могут оградить от ощущения ненужности. Именно ненужности она более всего в жизни боялась. У нее было даже свое определение счастья: "Счастье — это когда ты нужен тому, кто нужен тебе"… И вот, оказалась никому не нужной, значит, несчастной?

За все надо платить, — говорит народная мудрость. Так может, это мне расплата за мою тайную любовь, за наш кратковременный роман с Останговым? Решение об отъезде было принято в дни путча, когда дочь, уже живя в Америке, рыдала, что не сможет быть счастливой вдали от родителей. И кто знает, как бы сложилась судьба, если бы не отъезд? Да, я действительно была в отчаянье, когда сообщила Остангову об отъезде.

Сообщила тогда, когда могла осуществиться мечта о подлинном счастье, когда этот человек, олицетворяющий идеал во всем, сделал мне предложение стать его женой и поехать с ним в Москву. Но мечте не дано было осуществиться. Выбор, предопределенный судьбой, был сделан. Я уезжала. А то, что было между нами, было кратковременно, только между нами. Никто этого не знал. То, что было в моей душе, — это было мое личное, о чем никто не знал.

Душа фактически живет своей жизнью, и никто не вправе и не в силах в нее вторгаться. Наша внешняя жизнь лишь малая доля нашей внутренней жизни, в которую никто не посвящен. Самое интересное в нас не то, что мы проявляем внешне, а то, что внутри нас, поскольку невидимая жизнь свободна, она не связана ни с какими условностями, и там мы можем дать волю всем своим желаниям и пристрастиям. Порой внутренняя, невидимая жизнь вступает в противоречие с внешней и потому ставит нас в тупик или задает немало проблем.

Каждый из нас имеет эту свою внутреннюю, никому неведомую жизнь. И моя внутренняя жизнь в период "романа" с Останговым осталась моей внутренней жизнью, о которой никто не знал и которая никому (в том числе моей семье) не доставила страданий. В моей ситуации мое "преступление" и "наказание" замкнулись в моей душе и за пределы ее не вышли, потому никому неведомы, и от них никто не пострадал…

Но если даже верить в чудеса и предполагать, что Саша тогда читал мои мысли, чувствовал, что со мной происходит, и теперь мстит мне, это нельзя назвать справедливым, так как ситуации совершенно разные. И расстановка сил совсем иная тогда и сейчас. Тогда, если б даже наш роман с Останговым зашел далеко, Саша мог легче справиться с драмой разлада (даже развода) потому, что он имел опору — свою любимую работу, которая занимала в его жизни не меньшее место, чем все остальное… Я же здесь ради семьи, а все, что за пределами ее, то, что всегда составляло важнейшую часть моей жизни: творческая жизнь, научная работа, друзья, коллеги — все осталось там. И что же делать?

Осознание такой безысходности положения человека с неуравновешенной психикой могло бы привести к самым трагическим решениям. У Инги же инстинкт самосохранения сработал таким образом, что крайнее отчаянье сменилось абсолютной опустошенностью внутри. Душа обледенела или исчезла вообще.