Называется Жизнь (социологический роман)-Вторая Часть Дилогии

— Ну пока, Маргуша. Вот подъехало такси, которое я заказал по сотовому. Уже нет ни минутки. Спасибо, созвонимся.

Затем он молча подошел к Инге, так же, как и тетю, обнял и поцеловал в щеку.

— Инга, ну как, не жалеешь, что я тебя отправила с Грегори?

— Ну что ты, Рита. Это настоящий подарок. Спасибо тебе большое.

— Ну ладно, это не мне спасибо. Это Грегори все. А знаешь что, давай-ка ты переоденься, и мы с тобой посидим вдвоем, поболтаем. Ты мне расскажешь о себе, я тебе о себе. Давай? Еще впереди весь вечер.

ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ

Следующим утром Ингу разбудил телефонный звонок. Судя по тому, что Рита не брала трубку, она куда-то выехала, заключила Инга, подойдя к телефону.

— Алло! Алло! — произнесла она тихо, и тут же услышала голос Грегори, который ускорил биение ее сердца.

— Инга, — сказал Грегори с подчеркнутой теплотой в голосе. — Как вы? Меня Марго всегда просит докладывать ей, когда я прилетаю домой, что я и делаю.

— Грегори, ее, кажется, нет дома. Дело в том, — Инга смущенно засмеялась, — что я проспала. Мы засиделись допоздна. И судя по тому, что Рита не взяла трубку, ее нет дома. Она не хотела меня будить. Но я ей обязательно передам, что вы звонили. Спасибо еще раз за экскурсию.

— Это я должен вас благодарить, Инга. И еще, Инга… — Инга услышала дыхание на той стороне провода. Грегори молчал. После паузы он продолжал, не скрывая волнения. — Инга, мне кажется, что я стал немного другим после вчерашнего дня. Спасибо, Инга…

Грегори отключился. Инга села в кресло в ночной пижаме с трубкой в руке, не желая класть ее на рычаг, так как ей казалось, что трубка еще хранила дыхание Грегори… Она чувствовала, что что-то уже случилось с ней, чем она не в силах управлять. И сейчас ей стало ясно, что это началось, когда Грегори включил эту музыку в машине, когда вез ее из аэропорта к Рите. "Да, музыка, музыка. Это она протянула какие-то нити между нами. А ведь я что-то читала об этом, — размышляла Инга, пытаясь вспомнить… — Конечно, же "Крейцерова Соната".

Она спустилась в библиотеку и вытащила томик из стоявшего там собрания сочинений Толстого. Она стала листать страницы повести и обнаружила, что ничего не помнит, кроме основной сюжетной линии о том, что автор (герой, от имени которого ведется рассказ) повествует о встрече в поезде с человеком, который исповедуется перед ним в убийстве своей жены на почве ревности ее к музыканту — посетителю их дома на том основании, что он предполагал, что музыка, совместное ее исполнение (он на скрипке, она — на фортепиано) определяют чувственную близость между ними.

Инга помнила, что когда-то давно, при первом чтении новеллы ее, юную студентку, потрясли рассуждения Толстого (устами героя) о воздействии музыки на человека, на чувственные процессы, которые творит музыка в его душе.

Сейчас ей непременно хотелось перечитать эти рассуждения в надежде найти ответы на взволновавшие ее ныне вопросы. Она лихорадочно листала страницы. И… вот, вот, именно то, что она искала, что она хотела, чтобы оказалось здесь…

В сюжете новеллы нет ничего, что бы подтверждало физическую близость между женой страдальца-убийцы и музыкантом. И это правда. Но правда лишь частично. Он видел, что их единение в восприятии и исполнении музыки — это их близость, близость их душ, которая, по его понятиям, равноценна близости физической.

"Они играли "Крейцерову сонату" Бетховена. — Читала Инга с волнением, как впервые. — Знаете ли вы первое престо? Знаете?!.. У!.. Страшная вещь эта соната. Именно эта часть… страшная вещь музыка. Что это такое? Я не понимаю. Что такое музыка? Что она делает? И зачем она делает то, что она делает? Говорят, музыка действует возвышающим душу образом, — вздор, неправда! Она действует, страшно действует, я говорю про себя, но вовсе не возвышающим душу образом. Она действует ни возвышающим, ни принижающим душу образом, а раздражающим душу образом…"

Инга с волнением продолжала искать то главное, что ей сейчас нужно было для решения загадки, которую перед ней поставила ее душа: "Только теперь я вспомнил их лица в тот вечер, — читала Инга, — когда они после Крейцеровой сонаты сыграли какую-то страстную вещицу, не помню кого, какую-то до похабности чувственную пьесу… Разве не ясно было, что между ними все совершилось в этот вечер? И разве не видно было, что уже в этот вечер между ними не только не было никакой преграды, но что они оба, главное она, испытывали некоторый стыд после того, что случилось с ними?"

Как представитель гуманитарной науки, Инга всегда к произведениям классиков относилась, как к научному труду в сфере изучения человека. И сейчас, читая текст Толстого, она радовалась, как ученый, которому удалось найти подтверждение своим собственным предварительным "исследованиям". И она знала по прочитанному ранее из биографии писателя, из посещения Ясной Поляны, что его рассуждения о воздействии музыки не есть плод фантазии художника, а отражение того, что он сам испытал.