Наживка для вермахта

– Почему не могу – могу, – ответил Уколов. – Ну да, ведь сейчас ты можешь уплыть, а завтра утром уже не отплывешь…

Он быстро написал записку для капитана баржи и для любых проверяющих, если такие встретятся, и вручил ее Шубину. А тот, получив нужную бумагу, тут же, в здании разведки, переоделся в свой китель. Потом оглядел в осколок зеркала свою заросшую физиономию и решил, что бриться все равно негде и некогда – и так сойдет. И почти бегом отправился на пристань.

Ступив на баржу, Шубин отправился искать место, где можно было соснуть. И отыскал его возле зениток, за снарядными ящиками. Постелил шинель, лег и проспал до самого Сталинграда. Его не разбудили ни раздававшиеся над головой команды, ни даже орудийная стрельба, ни взрывы бомб за бортом. Но как только баржа остановилась возле сталинградского берега, разведчик моментально проснулся. Схватил шинель и одним из первых спрыгнул на берег.

Он надеялся, как в прошлый раз, сразу услышать голос Кати, отдающей команды санитарам. Но девушки слышно не было. Вместо нее погрузкой раненых командовала громогласная Серафима Андреевна – медсестра, которую Шубин уже видел здесь, на берегу.

– А где Катя Измайлова? – спросил у нее Шубин. – Куда она подевалась?

Спросил – и сразу испугался возможного ответа. Ведь он не видел девушку уже пять дней. А пять дней на войне совсем не то, что пять дней или даже месяц в мирной жизни. За это время с человеком может случиться всякое, в том числе самое худшее…

Однако ответ Серафимы Андреевны принес ему облегчение.

– Да никуда она не делась, твоя Катя, – ответила женщина. – В медпункте она осталась, легкораненых перевязывает. А ты что, не знаешь, где наш медпункт? Вон туда, правей иди. Там такая тропочка есть между развалинами. И по ней придешь в подвал. Там Катю и увидишь.

И Шубин побежал искать тропочку, ведущую к подвалу. Если бы не приобретенные в разведке навыки, он эту тропочку вряд ли бы нашел. Но сумел. Он отыскал подвал, вход в который был занавешен тяжелым пологом. Откинув полог, разведчик увидел большой подвал, тускло освещенный двумя керосиновыми лампами и уставленный двумя рядами самодельных кроватей, сколоченных из досок, – их тут было больше двадцати. На каждой такой кровати лежал раненый боец. В дальнем углу подвала возле одного из бойцов хлопотала медсестра, перевязывала раненому голову. Услышав, что кто-то вошел, она повернулась к входу. Свет от ламп падал так, что Шубин видел лицо девушки, а вот она видела лишь смутный силуэт человека возле входа. Однако Катя почему-то вздрогнула и едва не выронила бинт, который держала в руках.

Ни он, ни она ничего не сказали. Шубин так и остался стоять у входа – ему не хотелось на глазах у множества людей подходить к Кате. Он понимал, что не сможет сдержать свои чувства, но и показывать их всем не хотел. Видимо, девушка испытывала то же самое.

Вот она наложила последний слой бинта, спросила раненого, удобно ли ему, бережно опустила его голову на подушку и встала. Прошла по проходу между койками и вплотную подошла к Шубину. Взглянула на него – к удивлению разведчика – сердито, совсем неласково, и спросила:

– Что, капитан, вас никак ранили? Лечиться пришли?

– Нет не ранили, – ответил Шубин, не понимая причины такого неласкового отношения к нему Кати. – Я вас пришел повидать. Специально из штаба фронта сюда приплыл…

– Вот оно что! – каким-то неестественным тоном воскликнула Катя. – Вы теперь при штабе. Ну конечно, там гораздо удобней, чем на «Баррикадах», откуда вы так внезапно исчезли.

Теперь Глеб, кажется, начал понимать, почему так изменилось поведение Кати. Причиной стало его внезапное исчезновение пять дней назад. Ну да, он ведь ни с кем не попрощался – исчез, и все. И вряд ли майор Воробьев, и уж тем более полковник Уколов стали объяснять медсестре Кате Измайловой, куда подевался этот отчаянно храбрый капитан, который успел так ей понравиться.

– Я исчез потому, что получил задание начальника разведки фронта, – деловито сообщил он. – Я должен был немедленно отправиться в немецкий тыл. Я в ту ночь ни с кем не успел попрощаться. Я должен был провести разведку в глубоком тылу у немцев. И это задание я выполнил. И с тех пор успел еще раз проехаться по немецким и румынским тылам. Ведь я разведчик, это моя военная профессия. Послезавтра мне снова идти на одно задание… довольно опасное…

Катя слушала Шубина, и он отметил, что выражение ее лица менялось на глазах. Только что оно было насмешливым, даже злым. Теперь же на нем появилось заинтересованное выражение.

– Но что мы все здесь, в подвале, разговариваем? – продолжал разведчик. – Может быть, выйдем наружу?

– Хорошо, – тихо произнесла Катя.

Они вышли из подвала. Девушка не пошла по тропинке, ведущей к пристани; она свернула куда-то в сторону, и капитан последовал за ней. Они прошли полсотни шагов, и Катя вошла в один из разрушенных домов, остановилась и повернулась к Глебу.

– Вот здесь можно поговорить, – сказала она. – Даже посидеть, покурить. Отсюда огонь папирос врагам не виден. Так что, покурим, капитан?