Настоящая крепость

- Понимаю, адмирал Тирск, - тихо сказал Мейк. - И я согласен. Сделаю все, что в моих силах, чтобы поддержать вас, как с Матерью-Церковью, так и с его величеством. Конечно, в некоторых случаях мне, возможно, придется действовать немного... косвенно. Как я уже отмечал, у герцога есть собственные влиятельные связи и союзники. Чем дольше я смогу удерживать его от осознания того, что я решил оказать вам полную поддержку, тем медленнее он начнет эффективно использовать эти связи и союзников.

Тирск кивнул, и епископ слегка улыбнулся. - Я уже могу придумать несколько способов смягчить некоторые из его возражений, по крайней мере, в краткосрочной перспективе, и, вероятно, без того, чтобы он понял, что делаю это намеренно. И думаю, важно, чтобы мы с вами оставались незаметными - незаметными, адмирал - в общении вне официальных каналов. - Он покачал головой. - Защитникам Матери-Церкви не следует ползать вокруг, скрывая, что они замышляют, просто для того, чтобы эффективно защищать ее. К сожалению, Бог дал человеку свободу воли, и не все из нас пользуются ею мудро. На самом деле, некоторые из нас - лошадиные задницы.

Тирск неожиданно для самого себя рассмеялся, и епископ улыбнулся ему. - Ну, теперь нет смысла притворяться, что луковица - это роза, не так ли? Хотя в случае с одним дворянином, которого мы обсуждали сегодня утром, думаю, что это скорее случай кучи драконьего дерьма, пахнущего розой. Так что, как бы то ни было, и пока я в состоянии это сделать, я посмотрю, что можно сделать, чтобы убрать как можно больше этого дерьма с вашего пути. Помимо этого, - епископ посмотрел прямо в глаза Тирску, выражение его лица внезапно стало серьезным, - это будет зависеть от вас и адмирала Халинда.

IV

Тюрьма Касимар, город Мэнчир, и Крэг-хаус, город Валейна, графство Крэгги-Хилл

Отец Эйдрин Уэймин стоял, глядя в зарешеченное окно на виселицы во дворе тюрьмы. Эти виселицы были заняты в течение последних нескольких пятидневок, и он смог узнать лица по меньшей мере четверти приговоренных, когда их вели вверх по крутой деревянной лестнице к ожидающим петлям.

Наверное, я должен быть польщен тем, что они позволили мне подождать до последнего, - подумал он. - Ублюдки!

Его лицо напряглось, а ноздри раздулись, когда он провел рукой по простой, колючей тюремной тунике, которая заменила его шелковую сутану. Они любезно позволили ему сохранить свой скипетр, и его пальцы потянулись к знакомой, успокаивающей тяжести, висящей у него на шее, но это было все, на что они были готовы пойти. Он крепко сжал скипетр, прислонившись лбом к решетке, и вспомнил, как ярость - и, хотя ему не хотелось в этом признаваться, ужас - захлестнули его.

Он все еще понятия не имел, кто его предал. Кто-то должен был это сделать. Хуже того, это должен был быть кто-то из его собственного ордена, и это было горько, как желчь на его языке. И все же, как бы ему ни было противно смотреть правде в глаза, это был единственный способ, которым они могли узнать, где его найти в монастыре святого Жастина. Только орден Шулера знал о скрытых комнатах, о потайном входе в дальнем конце тщательно скрытого туннеля. И это должен был быть кто-то близкий ему, кто-то, кому он доверял, потому что этот вечно проклятый предатель Гарвей точно знал, кого нужно схватить. В ту единственную катастрофическую ночь он и другие предатели из регентского совета полностью обезглавили - нет, полностью уничтожили - организацию сопротивления, которую Уэймин создавал так тщательно и кропотливо. У него скрутило живот - буквально; он даже сейчас чувствовал, как в животе поднимается тошнота, - когда узнал, что уроженцы Корисанды, люди, которые утверждали, что любят Бога, сознательно и намеренно разрушили единственное организованное сопротивление в Мэнчире грязи, яду и лжи проклятых еретиков-отступников, которые служили "Церкви Чариса".

Он подавил тошноту и заставил себя глубоко вдохнуть, открыв глаза и снова уставившись на виселицу.

Завтра настанет его очередь подниматься по этой лестнице. При этой мысли он почувствовал, как страх подступил к горлу, но гнев снова взял верх над страхом. Он был готов умереть за Бога и не извинялся за то, что защищал истинную волю Бога, Его план для всех людей, от нечестивой лжи и извращений других. Но он был рукоположенным, посвященным священником. Он не был обычным преступником, не был случайным преступником, чтобы быть повешенным неосвященными руками светской власти - даже если бы он на один удар сердца признал законность этой власти! Само Писание делало это ослепительно ясным. Только Мать-Церковь имела власть над своим духовенством. Только она могла назначить им наказание, и только она могла привести его в исполнение.

Но у них тоже есть ответ на этот вопрос, не так ли? Его губы растянулись в оскале, а пальцы, сжимавшие нагрудный скипетр, побелели. Гражданские власти не могут повесить священника? Очень хорошо, просто лишите его священства!