Настоящая крепость

И это было именно то, что они сделали. Отлученные от церкви предатели осмелились - осмелились! - осквернить священника, посвященного руками великого викария в самом Храме. Они поставили свою проклятую Шан-вей гордыню и высокомерие превыше всего остального, выше архангелов и даже Самого Бога, и сказали ему, что он больше не Божий священник. Что они - они - признали его преступником не просто против светских марионеток Чариса, но против закона Божьего. Они заявили, что казнь предателя Хасканса была не правосудием инквизиции, а простым убийством. И этот еще больший предатель, Гейрлинг - "архиепископ Клейрмант" - на самом деле предстал перед судом и заявил, что он, Уэймин, как тот, кто приказал убить, своими действиями нарушил святость священнического звания. Гейрлинг, клятвопреступник, отлученный от церкви, вынес приговор законному интенданту Корисанды и, грубо и еретически нарушив все церковные законы, исключил Уэймина из священства Церкви за "пытки и убийство собрата-священника, брата и невинного дитя Божьего".

Уэймин не мог поверить, что у кого-то может хватить низости, наглости перед Богом, чтобы претендовать на власть делать что-либо подобное. Однако "архиепископ" сделал именно это, и светские власти приняли его решение. Действительно, они аплодировали этому.

Он понял, что снова скрипит зубами, и заставил себя остановиться. Это было нелегко. За пятидневки своего заключения у него это вошло в привычку, и он мрачно, без юмора улыбнулся, подумав, что, по крайней мере, ему больше не придется беспокоиться об этой конкретной проблеме.

Он оттолкнулся от окна и медленно прошелся взад и вперед по своей камере. Она была лучше, чем некоторые камеры, - предположил он, - но, опять же, это была камера обычного преступника. Десять футов в сторону, с узкой койкой, одним столом, стулом, кувшином с водой, умывальником, помятой чашкой и ночным горшком. Это было все, если не считать копии Священного Писания, которую они так милостиво ему разрешили. Строгая экономия была еще одним продуманным оскорблением, способом подчеркнуть их презрение к человеку, который был избранным защитником Матери-Церкви.

В конце концов, однако, у них не хватило смелости - или наглости - по-настоящему воплотить в жизнь убеждения, которые они так громко провозглашали. Эйдрин Уэймин был слишком хорошо осведомлен о наказаниях, которые Книга Шулера предписывала любому, кто был виновен в преступлениях, за которые его осудили. Действительно, то, что было сделано с предателем Хаскансом, было далеко не полным таким наказанием, это просто было лучшее, что можно было сделать в то время и с помощью доступных инструментов.

Уэймин был шулеритом. Если кто-то и знал это, так это он, и он не собирался притворяться, даже перед самим собой, что не был молитвенно благодарен за их слишком большую трусость, чтобы задать ему Вопрос или назначить Наказание Шулера. Мысли о колесе, дыбе, раскаленном добела железе - о кастрации и ослеплении, о том, что ему вспорют живот и вытащат кишки живым, а затем сожгут, - было достаточно, чтобы напугать любого мужчину, и это правильно. Шулер ввел эти меры как для предотвращения подобных преступлений, так и для наказания за них. И все же, если бы "архиепископ Клейрмант" и его регентский совет действительно обладали мужеством своих убеждений, они бы вынесли постановление о полном Наказании Шулера за его предполагаемые преступления, а не ограничились простым повешением.

Его губы презрительно скривились, когда он вспомнил, что "Церковь Чариса" называла допросом. Они отказались использовать даже самые щадящие методы инквизиции. Лишение сна, да, и бесконечные смены следователей, долбящих, долбящих, долбящих. И он должен был признать, что они получили от него больше, чем он ожидал. Однако это было главным образом потому, что они уже так много знали. Оказалось гораздо труднее, чем он когда-либо предполагал, не отвечать на их вопросы, когда они уже продемонстрировали, что знают по крайней мере две трети ответов, прежде чем они задавали вопросы. И по мере того, как нарастала усталость, становилось все труднее и труднее предотвращать выпадение мелких кусочков и осколков.

Но они не добились от меня главного признания, - мрачно подумал он. - Они не раз подходили ближе, чем когда-либо предполагали, но так и не поняли этого. По крайней мере, эта тайна сохранилась. Они знали - или были уверены, как подозревала Шан-вей, - кто отдал приказ, но у них, очевидно, нет никаких доказательств этого, и Камминг, по крайней мере, должен был уйти. Этот ублюдок предал бы меня через минуту, если бы ему это предложили. Но они так и не заставили меня признаться в этом - ни разу! Его глаза вспыхнули мрачным, ненавидящим торжеством - и презрением к своим врагам - при этой мысли. Дураки. Любого можно заставить признаться при должном убеждении, инквизитор знает, как сделать это! Если бы они захотели задать этот Вопрос, они бы вытянули его из меня, как бы я ни старался сопротивляться, но трусы этого не сделали.