Наследство одержимого

Слухи о докторе множились бессчетно. Сначала ему приписывали занятия химией, изобретение нового диковинного пороха, но постепенно, припомнив Эспенлаубу и его вечную угрюмость, и редкие посещения церкви и… и чёрт знает что ещё, обыватели не сговариваясь объявили непонятного доктора злокачественным вольнодумцем. А потом — и заговорщиком, намеревавшимся при помощи сатанинских сил крупно напакостить одному из своих пациентов, а именно — самому князю… Словом, вскоре против доктора составился самый настоящий заговор.

Одну из главных ролей в нем сыграла некая добродетельная вдовушка — из тех, что во все века всех усерднее бормочут в церквях и заботливо подсматривают в соседские замочные скважины. Так вот, эта достойная женщина, едва заслышав грохот и звон у Эспенлауба, моментально выскочила из дому и потрусила под окна своего загадочного соседа. Конечно, ничего понять она так и не смогла, но зато споткнулась о большую распахнутую книгу. Подхватив изувеченный падением фолиант, вдовушка поскакала обратно.

Злосчастный труд был написан на неведомом восточном языке, так что прочесть его, конечно же, не удалось. Но вдовушка не унывала: праведное чутье подсказывало ей, что странный фолиант заслуживает самого пристального внимания властей… как и его бывший хозяин. И доблестная горожанка не сразу, но все-таки добилась чести быть выслушанной самим князем.

Однако благочестивым планам ее не суждено было осуществиться. За день до назначенной аудиенции страшная книга исчезла, так что вдовушке пришлось объяснять, как говорится, на пальцах, а это, согласитесь, далеко не так эффектно. Но ее все же выслушали, поблагодарили за бдительность, пообещав заняться доктором вплотную. Вот только заняться к тому времени было уже некем: черная карета, запряженная вороной парою, умчала доктора Эспенлаубуса, а куда умчала — черт ведает… И тогда же случился пожар. Ну, тут-то все были едины: свою «маленькую крепость» доктор на прощание поджег сам. Судя по всему, сперва обработав все комнаты в ней каким-то хитрым горючим раствором, ибо, несмотря на дождь, дом выгорел моментально и начисто.

И не было в городке никого, кто смог бы сказать что-то большее об Иоганне Эспенлаубе. Ведь был он холост, родственников сторонился, как чумы, а все пятеро его слуг оказались от рождения глухонемыми…

…Дождь нарастал. Доктор отвернулся от окна кареты и задернул шторку. Прикрыв глаза, он вслушивался в громовое ворчание вдали и думал о своем доме. Успел ли он как следует выгореть? Или, может, расторопные соседи во главе со все той же несносной фрау Шмидт остановили огонь? Впрочем, даже если и так, то уж Рабочая-то Комната наверняка успела превратиться в черный остывший ад. Полопалась лабораторная посуда, бумага и пергамент меж съежившихся переплетов стали слоями хрупкого угля… Доктор вздохнул, вспоминая свой потайной кабинет. Нигде и никогда он не чувствовал себя так хорошо, как там. Среди стен, уставленных шкафами с книгами и инструментами, под чучелом небольшого пыльного крокодила, забавно качавшегося на цепях под потолком… Там Иоганн Эспенлауб освобождался от главного страха, прилипшего к его душе еще в отрочестве, — мучительного, повседневного страха смерти. В той маленькой комнатке он двадцать лет деятельно боролся с ним. Сначала лишь как дерзостный анатом, фармацевт, химик. Но потом… Потом Эспенлауб неосторожно перешагнул некую грань. И не пожалел об этом…

Собственно говоря, открылось ему тогда немногое. Первым и главным впечатлением был ужас — неизбежный при всяком поверхностном общении с Потусторонним. Но вслед за ужасом пришло болезненное желание заглянуть За Грань снова и снова… Именно там и следовало добыть те знания, что Эспенлауб безнадежно искал на дне своих реторт и в скользких чревах изрезанных мертвых тел.

И скоро труды по анатомии на столе у доктора сменились такими трактатами, от одного взгляда на которые любого христианина бросило бы в дрожь. Опыты и наблюдения постепенно приняли вид самых странных и самых далеких от медицины церемоний.

Так продолжалось пятнадцать лет. Нет, с виду господин Эспенлауб оставался таким же, как и прежде — несколько угрюмым и медлительным, но учтивым, внимательным и честно отрабатывающим свои недурные гонорары. Но внутренне это был уже другой человек, безумно и радостно шедший по пути победы над смертью…