Наследство одержимого

Петр шумно дышал, вытирая с лица пот и размазывая по нему кровь. Боли в пропоротом плече он по-прежнему не чувствовал бешенство воина сменилось опьянением победителя. Он грубо пихнул ботинком распростертое в крови огромное тело, затем плюнул в перекошенное одноглазое лицо и, наконец, повернулся к Сергею, все так же полулежавшему у стены в полутора метрах от зловонной кучи. Зеленые мухи начинали проявлять интерес к мокрой от крови голове учителя, и он ватной рукою безуспешно отмахивался от них. Постанывая от боли, отвращения и беспомощности, Сергей сквозь полуприкрытые веки видел, как красно-зеленый Петр поворачивается к нему, хочет что-то сказать… Шевелит губами, точно злая рыба… Ничего не слышно! Почему ничего не слышно?! И вообще, что это за муть творится в комнате?!.

Сергей разинул рот в непонятном, вязком страхе, глядя и чувствуя, как беззвучный порыв ночного ветра вздувает черную штору, треплет огненные язычки оставшихся свеч, свежей и знобящей волной окатывает лицо… Какие-то тени выползали из потаенных углов; свечи одна за другою тухли, пуская черные дымки, но комната почему-то наполнялась светом — мерцающим, блеклым, фосфорно-неживым. Неподвижного Сергея окружало сплошное движение: тени извивались, свет дергался, ветер все той же ледяной рукою шевелил слипшиеся волосы. И при этом куда-то исчезли все мухи… Живой сумрак сгущался в центре комнаты, над перевернутым столом. Словно некая осязаемая масса, он лепился в туманный полупрозрачный силуэт. Ужас, растущая боль в разбитой голове, глухота и неподвижность сводили Сергея с ума. О, если б он мог хотя бы закричать!! Петр все так же впустую ворочал губами — он тоже оглох и теперь сам не слышал собственного голоса…

…Все произошло быстро, ужасающе быстро. От сгустившегося силуэта отделилась маленькая тень — бесформенная и подвижная; в воздухе серебристо сверкнуло. Глухота ватными пробками вывалилась из ушей Сергея — он расслышал в воздухе какой-то чмокающий звук, после коего Петр, словно манекен, почему-то грохнулся лицом вниз прямо на труп своего врага. В лицо Сергею брызнула теплая темно-красная струя, на губах вмиг стало солоно и железисто.

— Ну, вот и всё… — глухо, хрипло и насмешливо раздалось над головою Сергея, после чего он в третий раз за этот безумный день лишился сознания.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Когда учитель вновь пришел в себя, он с некоторою заминкой понял, что все так же валяется на полу в комнате под церковной крышей — той самой, где еще так недавно произошла расправа знакомого эфэсбэшника над знакомым каннибалом. Вокруг как ни в чем не бывало горели свечи, и ни зловония, ни адских мельтешащих отблесков больше не было. Трупов не было также. Но вот клейкая кровь по-прежнему сочилась из рассеченной головы. И подташнивало.

— Пё-ётр… — сипяще позвал учитель, краем глаза уловив живое движение где-то слева, — Пё-ётр…

В ответ прошелестел глухой незнакомый голос:

— Петра больше нет.

Сергей повернул голову и вздрогнул. За поставленным на ножки и аккуратно покрытым все той же алой скатертью столом сидел высокий, абсолютно лысый мужчина, одетый во что-то вроде сутаны или хламиды — длинное, черное и шёлковое. Сергей пялился на лысого гостя с отменной бесцеремонностью, перекатывал глаза с огромного лба с густыми сросшимися бровями на диковинный хищный нос; с носа — на змеящийся сухой синеватый рот с чуть удлиненными желтоватыми клыками в глубине… Во всем была резкость, сплошные острые углы и ломаные линии. Но что всего поразительнее — возраст лысого определить было положительно невозможно. Он был немолод; он был, пожалуй, даже очень стар, но в старости его не было ничего старческого и, пожалуй, человеческого вообще, словно то была старость не человека, а вещи. Кожа на узком четком лице все так же, как и, наверное, много лет назад, тонко и плотно повторяла все лицевые впадины и выпуклости — со временем она лишь потускнела и как будто пропылилась, точно гладкий светлый переплет старинной книги…

Шурша черным шелком, лысый гость поднялся из-за столика, неслышно приблизился, распространяя отчетливый запах сырого погреба, царственно склонился над Сергеем и подал ему костлявую руку с длинными сиреневыми ногтями, больше похожими на загнутые когти пернатого падальщика. Кровавый прямоугольный корунд в зубастой золотой оправе сверкнул на среднем пальце страстным звериным оком. Учитель, чуть помедлив, протянул в ответ свою влажную бессильную ладонь и тут же легко вздернулся на ноги — сам не понял как. Зеленовато-бурые глаза незнакомца пристально поблескивали из-под бровей — Сергей не мог отделаться от мысли, что все-таки… видел прежде похожее лицо. Вот только когда? И где?

Точным откликом на прочитанную мысль зашелестели слова:

— Да, мое лицо тебе знакомо… Правда, с годами оно изменилось — всё с годами меняется и, как правило, не в лучшую сторону. Эта кожа на черепе теперь не прочней бумаги — того и гляди сорвется напрочь…