— Это почему? — настоятель взглянул удивленно. — Носить имя наследницы достойных — большая честь.
Я отрицательно вертела головой:
— Простите, Светлый, но я не считаю себя вправе.
— Как же прикажешь записать?
— Лота.
Он согласно улыбнулся, радуясь, что не придется черкать, и дописал имя моей сестры.
— Одежду паломническую возьмешь или свою оставишь?
Паломницы, как я помнила по посещению монастыря с мамой и отцом, были серыми, бесформенными, похожими друг на друга. В мешковатых тряпках меня точно не признают, даже если увидят.
— Возьму.
— Умница, Лота, — кивнул настоятель и протянул записку с моим новым именем: — Иди к матушке Пифании, она выдаст.
— Мне еще для братишки надо, — беря листок, сообщила я.
— Сколько лет?
Я точно не знала, сколько Гаю лет, сказала наобум:
— Десять.
— Утром пораньше приводи. Посмотрим, что можно подобрать.
— Когда это пораньше?
— Так с рассветом и отправимся. Не проспишь?
Я поспешно поклонилась и побежала к Пифании, которой оказалась та самая надоумившая меня отправиться в паломничество тетушка.
С узлом одежды я поспешила по адресу снятой Гаем квартиры. Ключ он дал мне заранее, я попала туда беспрепятственно и даже успела примерить юбку длиною в пол, настолько широкую, что можно было завернуть в нее всех моих сестер, и рубаху с цельнокроеными рукавами, тоже чересчур просторную. Дополнявший образ паломницы платок — проще говоря, половина застиранной простыни — превращал меня в чучело, в котором сама бы себя не узнала, не то что сыщики короля. Даже появившийся вскоре Гай застыл с раскрытым ртом:
— Вы кто? — Но уже через секунду, услышав мой смех, насупился: — Сколько, по-твоему, я должен был болтаться по набережной?
— Братик, — примирительно запела я, — что было делать? Сандрос отпустил меня сам. Глупо было бегать по городу, я сразу сюда. Вот только в храм заглянула, в паломники записалась. Завтра едем.
Выслушав мой рассказ, парнишка покачал головой:
— Разве тебе здесь не нравится?
Квартирка была обустроена на загляденье. Я успела оценить труды братишки, но задерживаться в столице считала недопустимым.
— Пойми, дружок, в монастыре я могу найти нужную книгу и как следует изучить пророчество. Король и монах наверняка сказали не все.
— Зачем? — крикнул Гай, в глазах его блеснули слезы. — Разве нельзя просто жить?
Я вздохнула, обняла его и сказала:
— Мне этого не позволят. Все что могу — разобраться с предсказаниями и выбрать собственный путь, не поддаваясь чужому руководству.
Братишка отстранился и сердито вытер кулаком слезы:
— Я не поеду.
— Как ты будешь здесь один?
— Не пропаду. Как увидишь Лиду, скажи ей адрес. Пусть приезжает.
Я сомневалась недолго. Из разговоров паломников успела понять, что обстановка на южных границах неспокойная, сама я готова была рисковать, но тащить туда ребенка было слишком опасно. Пришлось согласиться с ним. В самом деле, от монастыря совсем недалеко до трактира, где осталась Лида. Попробую уговорить девочку отказаться от мести и поехать к брату.
Как опытная путешественница деньги и оружие я спрятала под одеждой. В дорогу вязала привычную котомку с бельишком, книгой и теплой кофтой. В отдельный мешок упаковала дождевик, сменную обувь и выданные Гаем продукты.
Соседями по фургону оказались четыре женщины и двое мужчин. Все они были родственниками, но кто кому кем приходился, я не разобралась до конца пути. Мужчины правили по очереди, женщины шептали молитвы, а на стоянках суетились вокруг костра. Надо мной сразу взяли опеку, называя «сиротка Лота». Простая человеческая забота трогала меня до слез умиления. Эти люди не видели во мне ни спасительницы, ни выгодной спутницы, просто жалели. Одного я не могла взять в толк — почему Хранители не забрали добрых благочестивых людей в лучший мир, зачем оставили здесь? Кто и как делил человечество на достойных и недостойных?
Глава 7 Монастырь
Дорога раскручивалась в обратном порядке. Я узнавала места, мимо которых мчалась на автомобиле Рэймона. Медлительность измученных животных делала путешествие бесконечным, приходилось часто останавливаться. Расстояние, преодолеваемое машиной за день, требовало двух, а иногда и трех ночевок. Спали мы в палатках, не заглядывая в трактиры и гостиницы, что радовало — все еще оставалась опасность быть узнанной кем-то, кого я встречала, будучи сестрой виконта или супругой баронета Алойе.
Довольно скоро я втянулась в дорожный ритм, мне нравилось вглядываться в горизонт, наблюдать за молниеносными полетами стрижей, за плывущими в синеве облаками и парящими сапсанами. Место у задней стенки кузова спутники уступали охотно. Мужчины сидели на облучке, а женщины теснились внутри и шептали молитвы, прикрыв веки. Я же, отведя в сторону ткань шатра, читала святую книгу, отмечая ногтем абзацы, требующие уточнения.
На третий день пути матушка Пифания подошла к нашему костру и, отведав похлебки, поданной Лукрей — одной из моих спутниц — зашуршала газетой:
— Послушайте, что о нас пишут…