Первых взрывов он не видел. Когда дружинники выскочили из дома, оба особняка превратились в пылающие руины. Потом поместье накрыли ударом с воздуха, и начался сущий ад. Сад буквально перепахало, погибло много слуг, которые пытались убежать, погибли члены дружины, в том числе те, кто патрулировали озеро.
Потом откуда ни возьмись приехали броневики без опознавательных знаков. Дружинники заняли позиции в лесу, где и сопротивлялись, пока утром с ними не связался новый воевода Даниил Степанович, отдавший приказ отступить. На начало атаки в поместье находилось человек тридцать дружинников, из них выжили семеро.
Десятник заявил, что наёмников отпустили зря и что он с радостью перебил бы их всех. Его можно было понять: самая естественная реакция после пережитого. Не удивительно, что когда парень узнал о предательстве Святослава, он не раздумывая присоединился к Гордею Всеславовичу.
Остальные четверо бойцов знали о происшествии лишь в общих чертах, но рассказ десятника и у них вызвал негодование.
А меня снова накрыло. Сердце сжали тиски тревоги от мыслей о нависшей угрозе. Враги были совсем рядом. В коридоре раздавались, и мне чудилось, будто идут наёмники, чтобы перебить нас, а в голосах на улице слышались команды идти на штурм. Руны на разложенных лентах ярко засияли, но кроме меня никто этого не заметил.
Я отошёл в сторону и сел на кровать, пытаясь успокоить разбушевавшееся разум, а когда это худо-бедно удалось, вытолкал сознание из тела. Оно зависло над базой. С высоты птичьего полёта были видны и склады, и огромные цистерны с топливом, и боксы для техники. На площадке перед ними выстроились все двенадцать «Кречетов». Возле броневиков суетились люди. Машины, на которых мы приехали, теперь стояли на стоянке у КПП.
Ничего подозрительного я не заметил. Повисев несколько минут над базой и вернулся в тело.
— Артём Эдуардович, с вами всё в порядке? — на лице стоящего рядом сотника Лугового застыло озабоченное выражение. Он подошёл, пока меня не было, и явно не понимал, что со мной творится.
— Всё хорошо, — я повернулся к нему. — Что-то хотели?
— Гордей Всеславович желает с вами говорить.
Через минуту я уже сидел в кабинете начальника базы, а передо мной за широким столом расположился воевода. Перед ним лежала карта, стояли телефоны и проектор голографического монитора с пластиной для более удобного отображения. Серые шторы были плотно задёрнуты.
— Благодарю за оказанную помощь, — проговорил Гордей Всеславович своим обычным резким тоном. — Рад, что вы посодействовали нам в освобождении базы.
— Не благодарите. Это и моё дело тоже, — ответил я.
— А теперь давайте начистоту. Обычно как происходит? Если брошен клич, дружины всех родов переходят под командование новгородского воеводы. Вы это знаете?
— Разумеется.
— Так вот, похоже, сейчас именно такая ситуация. Кем вы служите в своей родовой дружине?
— Я не служу в дружине.
— Как так? Обычно все мужчины проходят службу. Для вас сделали исключение?
— Не понимаю вопрос. Что вы имеете ввиду?
— Чем родовой совет обязал вас заниматься?
— Ничем. Эти вещи решаю я сам и не вижу причин, почему это должно быть иначе.
— Так, ладно. Вы служили… хоть где-нибудь?
— Да. Вначале в Волыни в общесоюзных регулярных войсках, потом — под Ружанами в спецотряде.
— Какое у вас было звание?
— Сержант.
— Невысоко, значит, поднялись. Что странно. Лично я вижу в вас больший потенциал.
— У меня были другие приоритеты.
— Вы намерены служить дальше? Помню, Ростислав Васильевич звал вас в новгородскую дружину.
— Было дело.
— Почему вы отказались?
— Это личное.
— Кажется, в то время имела место конфронтация между вами и Василием Борецким?
— Да, это так. К чему эти вопросы?
— Дружине нужны люди, особенно такие, как вы. Но вы, кажется, не желаете служить ни своему роду, ни великому князю.
— Я служу так, как считаю нужным. Мне не безразлично, что станет с Новгородским княжеством, поэтому и помогаю.
— А мне казалось, вами руководит желание свести личные счёты. Голицыны… Помнится, они знатно насолили вашему роду и вам.
Гордей Всеславович продолжал давить меня вопросами. Я пытался сосредоточиться на разговоре, но внутри было неспокойно. Из-за закрытых штор я не видел, что творится на улице. Меня охватило нестерпимое желание подойти к окну и выглянуть наружу.
— К Голицыным у меня тоже есть вопросы, как и к Святославу Борецкому, — ответил я, вернувшись мыслями к беседе. — Думаю, вы не станете спорить, что он должен понести наказание за содеянное?
— Вынужден согласиться, — ответил Гордей Всеславович.
Воевода относился ко мне, как к подчинённому, и мне это не нравилось. Я пытался говорить на равных, хотя и понимал, что в данном случае это выглядит абсурдно. Но у меня имелся планы, нельзя было позволить кому-то помешать его осуществлению.
— Вы намерены с этим что-то делать? — я перехватил инициативу в свои руки.
— План дальнейших действий будет разработан совместно с новгородской думой, — сообщил Гордей Святославович.