Народ без элиты

Математик Понтрягин тоже чувствовал угрозу войны и тоже принимал меры, но вот что он по этому поводу сам вспоминает. Главу «Война и эвакуация» он начинает так:

«Ещё задолго до вторжения фашистской Германии в Советский Союз я жил с ощущением надвигающейся войны. Это были не месяцы, а скорее годы, может быть, два-три. Всякий свой план я мысленно оговаривал: если не начнётся война. Я даже произвёл некоторую подготовку к войне, а именно купил себе валенки, которые мне во время войны очень пригодились».

Если интересоваться историей своей Родины, то даже на удалении от того времени можно почувствовать боль советского человека военного времени от того, что вокруг уходят на фронт мужчины, с фронтов вести одна печальнее другой – немцы один за другим захватывают советские города и целые республики, в тыл потоком идут раненые и похоронки.

Ожидаешь прочесть об этом и у Понтрягина.

Да, у него тоже об этом кое-что есть, к примеру: «В первые дни войны были какие-то слухи об успешных действиях наших парашютистов в тылу немцев, но потом все они прекратились. И стало ясно, что наши войска отступают по всему фронту, по-видимому в полном беспорядке.

Началась эвакуация из Москвы заводов. Стали поговаривать об эвакуации Академии наук с обязательной эвакуацией членов Академии в тыл. Эвакуация производила самое мрачное впечатление. Было видно, что нет уверенности в том, что мы удержим Москву. Мне эвакуация приносила ещё дополнительную боль из-за мелкого личного обстоятельства: в новой квартире я успел прожить только полтора года». Правда, это была вся боль Понтрягина от сдачи немцам Москвы, поскольку: «Первый месяц войны, проведённый в Москве, запомнился мне огромным количеством клубники, которое мы съели. Когда мы вернулись обратно в свою квартиру, вся она была усыпана хвостиками от клубники».

То, что в 1941 году в Подмосковье был хороший урожай клубники, то, что Понтрягин в помощь Родине бросал клубничные хвостики не в мусор, а прямо на пол, чтобы немцы сами убирали его квартиру, когда захватят Москву, – всё это интересно.

Нет, серьёзно, военный быт – его подробности – ведь тоже желательно знать. К примеру, вот Понтрягин пишет о награде за свою книгу «Непрерывные группы»:

«Когда были учреждены Сталинские премии, то в первый же год их присуждения книга была выдвинута Стекловским институтом на премию и получила премию второй степени. Это было 50 тысяч рублей, которые я получил перед самой войной. Эти деньги очень помогли нам во время войны!

Как только началась война, все вклады на сберкнижках были законсервированы. С каждой сберкнижки можно было взять в месяц не более 200 рублей. А Сталинская премия отличалась от них тем, что каждый месяц можно было брать 1000 рублей. Эти деньги помогли нам перенести эвакуацию. Цены на пищу росли с чудовищной быстротой, и эти 1000 рублей в месяц помогали нам удовлетворительно питаться в Казани в эвакуации».

Или: «Было предложено сдать все радиоприёмники на хранение, с тем чтобы немцы не имели возможности сеять панику среди населения путём радиопередач. Очень многие, и я в том числе, издевались над обещанием вернуть приёмники. Однако, когда война стала подходить к концу, мы их получили обратно. Это было одно из проявлений того порядка, который сохранялся в стране».

Всё это, повторю, интересно.

Но ведь шла война, немцы были разгромлены под Москвой, и Москва с квартирой Понтрягина была сохранена. А в воспоминаниях никакой радости от этой победы Красной армии нет, об этой победе под Москвой вообще ничего нет, но зато есть, к примеру, подробное описание битвы с соседом по квартире в Казани:

«Испортились у меня отношения также с Плеснером, который до войны был моим другом. Причиной этой порчи было проживание в одной квартире. У нас с Плеснером происходило множество мелких конфликтов. Об одном из них расскажу. В наших комнатах была общая печь, выходящая в обе комнаты. Нужно было установить ту долю дров, которую должны были вносить мы с одной стороны и Плеснер с другой стороны. Плеснер заявил, что, поскольку печь греет его комнату гораздо сильнее, чем нашу, его доля должна быть меньше. А я имел противоположную точку зрения. Мне удалось преодолеть его сопротивление только после того, как я заявил, что если он так будет себя вести, то я поставлю в своей комнате отдельную печь и не буду топить общую совсем». Вот такие вещи интеллигент помнит и через 40 лет, скорее всего, потому, что ни в каких иных событиях он не участвовал даже мысленно.

Летом 1942 года советский народ начал сражение за Сталинград. У Понтрягина: «Летом 1942 года мы провели один месяц в доме отдыха под Казанью, на Волге. Это как-то напоминало немного прежнюю жизнь. Ездили на лодке на противоположный берег Волги. Волга в этом месте была широкой, и переезд не представлялся мне простым делом.