Ночная светская жизнь долгое время оставалась частной жизнью, которой наслаждались те, чьи жилища имели гостиные и сады для сдерживания избытка, дозволенного приглашенным. Изобретение ночного клуба представляло собой этакий пролетарский ответ на частное присвоение праздника, способ вернуть веселью его публичный характер, когда гостей непременно приходит больше, чем значилось в списках хозяйки дома. Определяя, каким пространством являются ночные клубы, власти не ошиблись: они решили считать их «общественными пространствами», то есть такими, в которых должны действовать особые правила безопасности и приличий[94]. Поскольку ночь была одомашнена, следовало, конечно, разрешить новые виды деятельности – но при условии, что они не выйдут за узкие рамки дозволенного существующим порядком; если уж разрешать оргию, то пусть она будет сдержанной. Мы знаем, что первые ночные клубы служили местами встреч пролетарских рабочих – это желание ограничить любые эксцессы, возможные в клубах, являлось также желанием ограничить возможные причины этих эксцессов. Наряду с алкоголем, танцами и превратностями человеческих отношений, мы должны включить в их число причины, подразумевающие политическую форму возбуждения – заражение умов силами возмущения и их трансформацию в требования социальной справедливости. Ночной клуб, как место коллективного избытка, представлял собой среду, благоприятную для циркуляции всевозможных эмоций, которые одинаково легко вызывали драку из-за сексуальных похождений или закладывали основы всеобщей забастовки. Это стало неотъемлемой частью новых опасностей, возникавших из-за ночной охраны порядка: хотя невозможно было еще больше раздуть призрак демонов и духов, враждебных добрым спящим людям, вполне можно было заставить людей думать, будто они материализовались в новых телах. Эти тела составляли то, что демограф Луи Шевалье в 1958 году назвал «опасными классами», которые одновременно являлись «трудящимися классами» – рабочей силой, находящейся на службе у капиталистического собственника и приносящей ему доход[95]. «Безопасность и порядочность» города, которыми хвастался ла Рени, не устранили необходимости в ночных чудовищах, и клуб стал их зоопарком.
Обращение ночи восстановительной в ночь тревожную иллюстрируется еще одной парадоксальной странностью, связанной с особым использованием вещества, которое, как предполагалось, должно было вызывать восстановительный сон, – хлоралгидрата. Среди возможностей, открытых изобретением фон Либиха, была одна, не ускользнувшая от внимания мелких преступников: седативная сила хлоралгидрата возрастала экспоненциально, когда его смешивали с алкоголем[96]. Такой коктейль, похоже, открывал интересные перспективы для тех, кто надеялся без особых усилий грабить незадачливых ночных гуляк, давших понять, что у них тугой кошелек. Один из них так прославился применением этой смеси, что ее назвали в его честь. Управляющего салуном «Одинокая звезда» (Lone Star) в Чикаго по имени Микки Финн в 1903 году обвинили в том, что он накачивал наркотиками своих богатых клиентов, чтобы обчистить их, а затем выбросить в ближайший переулок. Проснувшись на следующее утро с пустыми карманами и страшной головной болью, жертвы ограбления ничего не помнили; Микки Финн обладал двойным преимуществом: он вызывал не только сон, но и очень полезную для злоумышленников амнезию[97]. Так, по крайней мере, гласит городская легенда, хотя нет ни одного документа, формально подтверждающего, что Финн занимался этой деятельностью, или что название напитка произошло от этой практики, или хотя бы того, что это название действительно относилось к такой смеси. С другой стороны, достоверно установлено, что практика усыпления людей в барах с целью более легкого отнятия их ценностей имела место в США еще с 1869 года, то есть незадолго до открытия седативных свойств хлоралгидрата[98]. Вместо награды честного человека сон теперь стал пространством, где таились новые угрозы – угрозы, с которыми вы ничего не могли поделать, поскольку по определению были не в состоянии их заметить. Из средства восстановления бытия сон превратился в средство его уничтожения – или, по крайней мере, порабощения враждебными силами, которые вечно нападали на него и сдержать которые (при удачном раскладе) могли только власти. Правдива эта городская легенда или нет, но воздержание от посещения заведений, где могли произойти неприятные события, вызванные употреблением Микки Финна, было элементарной предосторожностью: несмотря ни на что, ночь все-таки оставалась мрачной.