Наркокапитализм. Жизнь в эпоху анестезии

Хороший работник хорошо спит – для простого человека, завершившего свой труд по всем правилам, это представляется большей наградой, чем его жалованье; жертвами бессонницы становятся другие – бездельники, лодыри и лентяи. Таков стереотип, распространенный в медицинских кругах, и его истоки уходят в незапамятные времена: сон – отдых честного человека и мучение людей, предающихся всевозможным неприличиям. Для всех тех, кто благосклонно относился к развитию промышленного капитализма, эта оценка была своего рода принципом: фабрикантам требовались люди, которые крепко спали и потому могли беспрепятственно продолжать работу на следующий день. В «Капитале», опубликованном за два года до книги Либрейха о хлоралгидрате, Карл Маркс назвал процесс, в котором сон играл решающую роль, «воспроизводством рабочей силы»; другим его параметром, интересовавшим автора еще больше, была заработная плата[80]. Ночь и сопровождавшее ее вынужденное бездействие представляли собой ту цену, которую капиталисты готовы были заплатить, чтобы извлечь достаточную прибавочную стоимость из тех, кто трудился на них в течение дня, – и рабочим тоже приходилось ее платить. Из простого фактора, который следовало учитывать, ночь превратилась в решающий элемент установления капиталистического порядка; она отвечала за его плавное течение – или за его разупорядоченность. Но оставался вопрос: какая именно ночь? Как Маркс продемонстрировал в первом томе «Капитала», где он описал борьбу, связанную с определением продолжительности рабочего дня, весь вопрос о прибавочной стоимости, которую капиталист извлекает из рабочей силы, зависел от времени[81]. Чтобы появилась прибавочная стоимость, требовалось учитывать время, дополняющее период, необходимый для простого воспроизводства рабочей силы; именно это «дополнительное» время, по Марксу, стало главным ресурсом, который капитализм вырывал у рабочего[82]. Под «дополнительным» временем следует понимать время, за которое капиталист не платил, зная, что оно должно быть точно рассчитано, чтобы избыток «дополнительного» времени не превратился в период истощения рабочих из-за недостатка сна. Хотя он ничего не сказал об этом в своем трактате, ночь служила мерилом ценности труда, – тем, опираясь на что, капитализм претендовал на господство.

§ 23. Ius nocturnis

Однако посягательство на ночь сил порядка началось гораздо раньше середины девятнадцатого века; как далеко ни загляни в прошлое, ночь всегда представлялась некоей опасностью, единственное спасение от которой – сон. Например, на всем протяжении XVII века итальянские и немецкие юристы с одинаковой изобретательностью разрабатывали так называемое «ночное право», ius nocturnis – закон, главная цель которого состояла в формализации того, в какой мере ночь являлась опасной средой[83]. Чтобы доказать свою правоту, они обратились к сходству между словами nox (ночь) и noxa (вред), подразумевая, что в самом факте ночи есть что-то вредное или губительное[84]. В общем и целом эта ассоциация подтолкнула их счесть самоочевидным, что совершение предосудительного деяния ночью является наказуемым фактором – или, во всяком случае, представляет собой отягчающее обстоятельство по отношению к рассматриваемому акту. Это отягчающее обстоятельство могло даже оправдать убийство агрессора, если тот воспользовался тем, что бдительность жертвы сведена на нет сном, или же оно могло обернуться автоматической презумпцией предумышленности[85]. Однако самым любопытным моментом было не столько настоятельное требование юридических последствий перехода от дня к ночи, сколько то, как это требование основывалось на представлении последней как средоточия всякой опасности, от которой необходимо защищаться любой ценой. В фигурах знатоков ius nocturnis мы видим не юридическое открытие ночной среды, но ее становление как экологии вреда – экологии, которая, как не преминули подчеркнуть юристы, полна чудовищ[86]. Такое возвышение ночи до уровня природного заповедника злых духов, конечно, имело прецеденты, однако настойчивость, с которой прививалась идея об этом, можно сказать, зловещем измерении, позволяет предположить, что здесь скрывалось нечто большее. И это нечто – вторжение в ночь сил порядка, все более и более решительного желания превратить ее в территорию, на которую верховная власть распространяется в той же мере, что и на день, тогда как раньше ночь ускользала от нее. Ночь очень долго оставалась тайным пространством, где веселье и определенное представление об отдыхе скрывались от взоров хозяев и владельцев; теперь же эту таинственность надлежало покорить[87].

§ 24. Что такое просвещение на самом деле