Направление — Прага

И тогда вмешался отец. Сухой, неразговорчивый и вроде бы смирившийся с судьбой человек вдруг стал решительным, красноречивым и целеустремленным родителем, который приложил все усилия, все свои нерастраченные чувства, чтобы отвратить сына от сомнительных замыслов и фальшивой романтики. Незрелым и односторонне мотивированным планам сына он противопоставил, как ни странно, логичную и хорошо продуманную альтернативу: «Иди учиться на архитектора. В архитектуре, как нигде почти, преломляются все компоненты жизни и ее потребности, архитектура — сочетание будничности и искусства, технических и гуманитарных аспектов». Таковы были аргументы отца. «Допустим, ты хочешь быть писателем, почему бы и нет, ты хочешь на своей шкуре, своим умом и душой познать иную жизнь, отличную от жизни нашей спокойной улочки, нашего сонного городка, — хотя, если не ошибаюсь, есть немало примеров того, что хороший писатель способен писать обо всем и черпать отовсюду, — но пусть будет по-твоему. Корабли, палубы, доки, вечные шатания от порта к порту, экзотический, но, по сути, до отвращения однообразный (а главное — столько раз описанный) мир моряков, трактиров и борделей… тебе не кажется, что этот вид на жизнь подозрительно узок? Ты уверен, что он настолько заинтересует и вдохновит тебя, что тебе захочется писать о нем? Что он не поглотит, не растопчет тебя, не удушит талант, которым, по твоему мнению, ты обладаешь? Не будь пустым мечтателем, не дай ослепить себя мишурой. А если писатель из тебя не выйдет, то какие жизненные предпосылки (я имею в виду средства для существования, для основания семьи, для обеспечения твоей семьи и собственной старости) даст тебе профессия моряка, матроса, то есть рядового рабочего? Ведь без образования тебе нечего и рассчитывать на большее. И об этом тоже нужно думать, сынок, трезво, рассудительно.

Ты можешь возразить мне, — продолжал отец (хотя я больше слушал, чем возражал), — ты можешь сказать мне: «А какие возможности, какую жизнь может обеспечить мне профессия, которую ты, отец, мне предлагаешь?» Поскольку я кое-что смыслю в этом деле, я могу тебе сказать, что инженеру-архитектору открыты пути повсюду: от проектных бюро до самой последней стройки. А любая более или менее крупная строительная площадка — сложный, изощренный организм с десятками профессий, а значит, и людей, а значит, и судеб, с которыми ты благодаря своей профессии можешь познакомиться очень близко. А если тебя соблазнит аромат экзотики, зов дальних стран, то тебе при твоих языковых способностях ничто не помешает попытать счастья в других краях».

Отцовские слова звучали настолько убедительно, что я согласился с ними, а от своих первоначальных намерений отказался без всякого сопротивления, с такой легкостью, что меня это самого удивило. Лишь впоследствии, когда я уже учился в Берлине, мне пришло в голову (но отцу я об этом никогда не говорил), что за его убедительными доводами скрывалось страстное желание отца-неудачника, который так и остался чертежником, чтобы, по крайней мере, сын добился того, о чем мечтал отец. Возможно, это был не главный мотив, но он явно играл определенную роль, даже если отец и не отдавал себе в этом отчета.

Но только вскоре после получения диплома началась война и всем планам пришел конец. Тем более я благодарен отцу, что он изменил мои первичные намерения. В результате мне не пришлось брать в руки ружье, стрелять, а значит, и убивать; может, только поэтому я и остался в живых. Вопрос, правда, долго ли мне еще жить? Все равно странно, что Ян меня не убил». И тут Ганс Вайнер понял, что точно так же и он мог убить Яна. Эта мысль испугала его. «Gott bewahre[8], только не это, этого я бы не сделал ни за что, — ужаснулся он, не в силах объяснить, что же нашло на него тогда, ведь до сих пор ничего подобного ему и в голову не приходило. — Почему я набросился на него, когда он всего лишь заткнул мне рот, почему я спровоцировал эту жуткую драку, почему я полез в нее как безумный?» Он не находил ответа. Да, где-то в глубине его личности скрываются силы, которые в известных обстоятельствах способны прийти в движение и привести к последствиям, совершенно несовместимым с его принципами, с его моралью. «Убить его я не хотел, и тем не менее убить его я мог, — продолжал рассуждать Вайнер, — в состоянии бешеной злобы, потеряв над собой контроль, или под влиянием инстинкта самосохранения». Сознание, что он тоже способен убить, поразило его, застало врасплох. Оно действовало удручающе: приходилось признаться, что он сам в себе заблуждался.

Дождь все сеялся.

Двое наобум слонялись по лесу. Напрасно искали они какое-нибудь прибежище, покинутую избушку лесорубов или хотя бы навес над кормушкой. Ян ловит себя на том, что он лязгает зубами, по телу иногда словно огонь пробегает. Он ведет жестокий внутренний бой между жаждой выйти из леса и направиться к первому попавшемуся дому и страхом, что они нарвутся на обман, ловушку, — и тогда все пропало, все усилия, страдания были напрасны.