Направление — Прага

Ян испуганно оглянулся, но страх, что ракеты помогут немцам напасть на след группы, тут же исчез, когда он увидел эту красивую, но ничуть не пугающую картину: слой тумана пробивают огненные клубки, рассыпаются в вышине на сверкающие звездочки, а те падают на волнистую поверхность клубящегося тумана. От этих ракет было не больше проку, чем от безобидных бенгальских огней на рождественской елке или на сцене любительского театра. Пусть фрицы изводят порох сколько душе угодно, если им больше делать нечего. Впрочем, даже если бы была ясная ночь, ракет уже можно было не бояться, партизаны вне их досягаемости, в надежном укрытии орешника, шиповника и боярышника.

И наконец они в лесу. Ноги уже не скользят больше по росистой траве; по твердой, сухой тропе можно идти уверенно и быстро, несмотря на темноту. Они по-прежнему идут под углом к горному хребту, кратчайшим путем, ведущим к базовому лагерю. Собачий лай и стрельба умолкли, немцы прекратили преследование, если они вообще пытались что-то сделать — ночью они не рискуют соваться в лес; давно погасли ракеты, где-то внизу остались взорванная лесопилка и суматоха проснувшегося городка.

К рассвету они уже далеко от места удачной операции, которая была совершена неожиданно, ведь им, собственно, поручалась только разведка. Иногда Яну кажется, что ничего этого не было, что события вчерашнего вечера привиделись ему в каком-то ярком, выпуклом сне. А теперь он чувствует, как ноги его тяжелеют с каждым шагом. У какой-то расселины в скале он остановился и кивком головы дал понять командиру, что здесь не грех бы и передохнуть.

Горан посмотрел на остальных и, увидев, как нужен им всем хотя бы минутный передых, привалился к скале. Они скрутили нечто отдаленно напоминавшее самокрутки и с блаженным видом задымили. Ян не курил, он растянулся в траве, сорвал стебелек тимофеевки и задумчиво жевал его.

«…дома, парень, лучше не показывайся. Это было бы неосторожно, да и мама, пожалуй, переживала бы, если б ты ей сказал, куда подался. После этого несчастья с отцом она чуть рассудка не лишилась. А теперь все страшится, чтобы с тобой не случилось того же, что с отцом. Я ей говорю, что пограничные города американцы не бомбят, потому что после войны они опять будут нашими, там, мол, ты в безопасности, но кто может ей поручиться… Вы с Павлом как-нибудь проберетесь в Словакию, вы здешние, все тропки знаете, проскользнете у немца под носом. Особенно Павел, он уже побывал там не раз, я-то знаю. Если б не покалеченная лапа, я бы с вами пошел, у меня с этими гадами тоже есть кой-какие счеты…» В глазах у дяди вспыхнул и погас огонек ненависти и бессильного гнева. Он мнет левой рукой изувеченный локоть, которому никогда уже не выпрямиться. Тот роковой налет оставил о себе памятку до самой смерти. Когда он проклинал свое увечье, тетя прикрикнула на него: «Не гневи бога, не греши! Слава богу, что хоть таким вернулся. Могло кончиться и хуже». Да, для отца с Миланом кончилось хуже, они там остались.

Ян выплюнул травинку и попытался ни о чем не думать, выключить мозг, выключить все мышцы и нервы, все тело, расслабиться, до последней капли использовать эти драгоценные минуты отдыха. Слиться с землей, с дыханием леса…

— Подъем!

Ян так и не понял: то ли ему удалось так безупречно выключить сознание, то ли он уснул и проспал минуту или полчаса. Во всяком случае, очнулся он мгновенно и чувствовал себя освеженным.

Молча, настороженно (это уже было у них в крови) они продолжали свой путь: первым идет Штефан Юрда в качестве передового дозора, на расстоянии зрительной связи с ним идет Ян, посредине Горан, затем Борис, цепочку замыкает Павел Рис. Такой растянутый походный строй они считают наиболее безопасным, на случай любой неожиданности у них точно распределены все задачи. Прежде чем приступить к крутому подъему к вершине хребта, под которой укрылись семь землянок базового лагеря, им нужно пересечь неподалеку от седловины еще один проселок, проложенный вдоль речки в тесном ущелье. Штефан дает им знак остановиться, затем машет рукой. Ян и Горан приближаются к нему. Штефан распластался на небольшой скале, обросшей мхом и брусничником, и рассматривает дорогу.

— Порядок, можно идти.

Уже готовые соскользнуть со скалы, они вдруг замирают, переглядываются. В легкий шелест леса и всплески реки вмешивается новый звук. В самом нижнем из видимых изгибов дороги появляется коляска, запряженная парой лошадей. Юрда с Гораном, как по команде, берутся за бинокли и тут же переглядываются, словно не могут поверить своим глазам. В самом деле, то, что они увидели, кажется неправдоподобным. В легкой открытой бричке расположились за спиной кучера три немецких офицера. Кони идут спокойным шагом, возчик их не подгоняет, голова его покачивается, кажется, он задремал, а те трое уютно устроились в плетеном кузове, словно выехали на загородную прогулку. Похоже, немцы и в самом деле вздумали прогуляться.

— Который слева — майор, — сообщает Штефан.

— А рядом с ним лейтенант, — дополняет его Горан, не отрывая глаз от окуляров бинокля.