Направление — Прага

Потом он снова вслушивается в темноту и втягивает в себя аромат свежей смолы. Из глубокой тихой ночи словно бы и в него вступает ощущение безмерного покоя и какой-то утихомиренности. Старик рядом с ним с хрипом втягивает в себя воздух. Этот странный, тревожный звук пробуждает в памяти Яна давнее воспоминание. Отец тогда заболел. Началось с невинных болей в пояснице. «Перетрудился, видно, когда пни корчевал, придется помассировать как следует». Но испытанные мамины массажи не помогли, а когда отца стало упорно лихорадить, пришлось вызвать доктора. «Воспаление почек», — заявил доктор; через три дня, когда пациенту стало хуже, он констатировал еще и плеврит, а затем, словно и этого было мало, добавилось воспаление легких. Доктор Мандак, который ежедневно (хотя и был в годах) пробивался к ним на лыжах сквозь февральские метели, теперь надеялся только на компрессы, «горячие на бока, холодные на грудь, днем и ночью, не переставая, пани Вотавова, не переставая, не прекращайте, пока я не скажу». И мать двигалась как в заколдованном кругу — с горячим кирпичом, закутанным в тряпки, и грелкой с ледяной водой — между плитой, умывальником и больным, который, раскаляемый снаружи и внутри, проклинал ее вместе с доктором и норовил выбраться из постели. А в тот жуткий вечер критического девятого дня, когда должно было решиться все, когда замученный отец, собрав последний остаток сил, взбунтовался и со страшным воплем: «Дайте спокойно умереть!» — вырвался из маминых слабеющих рук, — тогда словно по повелению свыше в дверях появились статная, крепкая фигура тети Фанды. Ян так никогда и не узнал (хотя, впрочем, и не доискивался), что было между ней и родителями, почему до тех пор они не общались. А тогда, в ту призрачную ночь, она пришла, никем не званная, сильными, уверенными руками втиснула отца в кровать, отправила мать отсыпаться и сама завершила сверхчеловеческую борьбу с тремя воспалениями.

Энергичная, неразговорчивая тетя Фанда, которую он не мог представить себе без плетеного короба на спине, полного фартуков, платков, блузок, юбок верхних и нижних, лифчиков и плательных тканей, с которыми она исходила белый свет, потому что тетя Фанда была коробейницей с тех пор, как ее муж не вернулся из русского плена, где, говорят, он нашел себе другую, а тете Фанде осталось рассчитывать лишь на себя. Статная, стройная, бесстрашная, но при этом все еще женственная и миловидная, она сумела справиться с бродягой, который однажды напал на нее на безлюдной дороге, чтобы отнять трудно заработанные деньги. Если до той поры Ян глядел на нее с какой-то боязливой робостью и любопытством, то после той ночи, когда она появилась как ангел-хранитель, он безгранично полюбил ее. Ян почти верил, что, если бы не тетя Фанда, отца не удалось бы вырвать у безносой. До сих пор Ян слышит, как на другой день доктор Мандак произнес чудесные слова: «Мы выиграли!» До сих пор Ян видит доктора у отцовской постели, до сих пор в его ушах раздается хриплое дыхание отца, погрузившегося в долгий целительный сон. Где-то там, на пороге юности, началось его глубокое сыновнее чувство к отцу. Чувство, которое с годами все крепло. Даже здесь, далеко от родного дома, отец занимал все его мысли.

Ян вздохнул и, вздрогнув, очнулся, прислушался. Нет, пока еще ничего не произошло.

Три человека работают споро, не шумя. Борис светит фонариком, а командир и Штефан Юрда, слесарь, мастер на все руки, специалист по взрывчатке, закладывают заряды под приводные механизмы: четыре агрегата тускло поблескивают черным металлом, пахнут битумной изоляцией и маслом. Искушенный глаз Юрды видит, что механизмы находятся в отличном состоянии; подумать только — сырой подвал с нештукатуренными каменными стенами, с опилками, насыпавшимися со щелястого потолка, сколоченного из грубых досок, между балками протянули свои сети деловитые пауки, а вот электромоторы стоят чистые, без белесого налета, хорошо смазанные — и у мастеровитого Штефана невольно сжалось сердце. Черт побери, до чего жалко, после войны они нам понадобятся. Но достаточно было привычной мысли, которая всегда помогала ему при таких подрывных операциях: кому эти машины служат сейчас? — и угрызениям, жалости пришел конец, и руки хладнокровно и надежно прикрепили смертоносные заряды, которые в один миг превратят эти прекрасные механизмы в груду металлолома.

Они экономно протянули запальные шнуры — только-только, чтобы успеть исчезнуть; материала было в обрез, тут поневоле станешь скупым. Горан уже готов чиркнуть спичкой, но тут Юрда остановил его.

— Погоди! — сказал он и взял у Бориса фонарик. Осветив стену, он нашел распределительный щит, поколдовал над ним. — Вот теперь можно! Я в наш фейерверк включил и динамо, — сказал он в ответ на вопросительный взгляд Бориса.

Командир поджег шнуры.

Четыре огненных язычка неуверенно заплясали, прежде чем утвердиться на шнурах, а затем уже отправились в предназначенный им путь.