Написано кровью моего сердца

Он правильно понял, как добиться гостеприимства. Изобразил заметный акцент и выдал себя за молодого иммигранта из Англии, желающего присоединиться к войскам Вашингтона, после чего семья Гамильтонов пригласила его на ужин и предоставила ночлег. На следующий день старший сын Гамильтонов, ровесник Уильяма, отвел его к лагерю, где и познакомил с капитаном Ронсоном, одним из немногочисленных командиров, что еще оставались в Миддлбруке.

Слово за слово Уильям перевел разговор на сражение при Брендивайне и британских военнопленных… и в итоге ему показали небольшое кладбище.

Он был осторожен, упоминал Бена только в ряду других знакомых его семьи, которые, как он сказал, принимали участие в битве. Некоторые из собеседников вообще не отреагировали, но двое или трое вспомнили, да-да, английский виконт, пленный, его поселили у семейства Тобермори, такой воспитанный парень, жаль, что погиб…

Некий лейтенант Кори сказал то же самое, однако в его взгляде при этом что-то мелькнуло. Уильяму хватило ума сменить тему, хотя намного позже, когда Кори не было поблизости, он снова заговорил о капитане Бенджамине Грее.

— Он похоронен где-то рядом? — изображая обыденный интерес, спросил Уильям. — Я знаком с его семьей. Хотелось бы, знаете, написать им — сообщить, что побывал на могиле…

Путь до кладбища, расположенного на небольшом лесистом холме, предстоял неблизкий. Кое-где захоронения были упорядочены, другие же остались безымянными, а большинство могил явно рыли в спешке. Сопровождающий, похоже, никуда не спешил и высказывал желание помочь; он разыскал журнал, в который помощник командира записывал имена скончавшихся, и, немного поплутав, привел Уильяма к осевшему бугорку: из земли торчала рейка с именем «ГРЕЙ», выцарапанном ногтями.

— Хорошо, что успели до очередной зимы, — заметил сопровождающий, выдернув деревяшку и придирчиво ее рассмотрев. Он покачал головой, достал из кармана графитовый карандаш и, с силой нажимая на него, обвел буквы, после чего вставил рейку обратно в холмик. — Может, продержится хоть какое-то время, если родные решат поставить памятник.

— Вы так… добры. — Уильям с трудом сдерживал эмоции. — Я обязательно расскажу об этом его семье. — Однако нельзя было плакать о парне, которого он как бы не знал, так что Уильям взял себя в руки и на обратном пути решил поговорить о чем-нибудь заурядном.

Позже, оставшись один, он в поисках утешения прижался к боку кобылы, которую назвал Мирандой, и тогда-то расплакался. Миранда, не особо бойкая, но в общем и целом хорошая лошадь, в ответ на его всхлипы лишь слегка запыхтела и переступила с ноги на ногу.

Уильям продолжал упрямо верить, что здесь какая-то ошибка. Бен не мог умереть. Своим сомнением в правдивости полученных вестей дядя Хэл лишь поддерживал его уверенность. Звучало вполне логично, ведь что бы ни замышлял Иезекиль Ричардсон, Греям он добра не желал.

Но вот она, прямо перед ним: молчаливая и грязная могила Бена, усыпанная желтеющими сентябрьскими листьями. Вокруг гнили тела других погибших — и пленных, и солдат Континентальной армии, и членов ополчения… все равные после смерти и такие одинокие.

Тем вечером он снова ужинал у Гамильтонов, рассеянно поддерживая беседу за столом, так как мыслями сосредоточился на своем горе. Стоило только подумать о том, что ему предстоит вернуться в Нью-Йорк и рассказать все отцу и дяде Хэлу…

На следующее утро Уильям вверил Гамильтонам остатки оленя, попрощался с гостеприимной семьей и пошел по узкой дорожке. «Надеемся увидеть вас вместе с генералом Вашингтоном, когда зимой войска вернутся в Миддлбрук!» — прокричали ему вслед. Он проделал несколько миль вниз по горе, едва волоча ноги, и остановился, чтобы помочиться.

Как-то раз он охотился с Беном, и они точно так же остановились; Бен рассказал ему такой неприличный анекдот, что Уильям от смеха никак не мог пописать, а Бен налил ему прямо на обувь, отчего они засмеялись еще сильнее, и…

«Черт возьми, — сказал он вслух и, застегнув брюки, потопал к Миранде. — Прости, старушка. — Уильям залез в седло и развернул кобылу в обратную сторону. — Едем назад».

Он колебался между уверенностью в том, что это просто безумие, и неоспоримыми фактами, согласно которым у него нет иного выхода, кроме как вернуться в Нью-Йорк — а вернется он только в том случае, если других вариантов не останется. Может, удастся хотя бы взять локон волос Бена для тети Минни…

От этой мысли Уильяма замутило, и все же он коснулся ножа на своем поясе и крепче обхватил руками лопату, осторожно проходя мимо могил.

Яркого лунного света хватало, чтобы не споткнуться, однако надписи не разобрать. Пришлось стоя на коленях водить по рейкам пальцами. Наконец он нащупал буквы ГРЕЙ.

«Так, — сказал он вслух. Голос прозвучал тихо и сдавленно, поэтому Уильям прокашлялся и сплюнул — в сторону, не на могилу. — Так», — повторил он уже громче, встал с колен и вогнал в землю лопату.