Написано для районного партийного собрания

Общеизвестно, что в XIX и в первой половине XX века французская литература живописала семью самыми черными красками. Так называемые независимые умы, теоретики, поэты, романисты нашей буржуазии тут не пожалели сил. Бодлер и Рембо, Бальзак и Мопассан, Альфонс Доде, Жюль Ренар и даже Франсуа Мориак — все, кого ни возьми, рисуют картины гнусные, омерзительные, мрачные, изображают семью, основанную на классовой солидарности, на корыстных интересах, на сообщничестве в делах, на дележе наследства; семью, из которой простые человеческие чувства, осмеянные, искаженные, давно уже изгнаны. Поколение за поколением люди читали такие описания (чаще всего соответствовавшие действительности) у мастеров, которыми они восхищались и к которым прислушивались,— и, естественно, готовы были согласиться с их нападками на семью. Эти настроения отлично выразил один из типичнейших представителей оппозиционно настроенной крупной буржуазии во французской литературе, вскричав: «Семьи, я ненавижу вас!»

Но такова уж логика этих господ, протестующих против своих же, против разных Анри Бордо[2] всех времен, которые, восхваляя семью как оплот общества, дошли до откровенной глупости и лицемерия; однако все это не имеет никакого отношения к пролетариату и его классовой идеологии. Именно критика буржуазной семьи самой буржуазией породила этот, в известной степени законный вопль Андре Жида: «Семьи, я ненавижу вас!» — вопль, прозвучавший в мире, где умеют, быть может, поставить вопрос, но не умеют его разрешить, найти выход. Ибо выход предполагает уничтожение классового общества и классовых привилегий, породивших разложение семьи в определенных социальных условиях.

Пролетариату же и тем, кто разделяет его идеологию, незачем закрывать глаза на то, что есть иной выход, кроме проклятий. Бесполезно восклицать: «Семьи, я ненавижу вас!» — надо поставить семью в здоровые условия, в которых смогут нормально развиваться естественные чувства и отношения: любовь мужчины и женщины, нежность родителей к беспомощному ребенку и, в свою очередь, благодарность сыновей и дочерей к престарелым родителям. Все это чувства сами по себе добрые и прекрасные, а уродуют их влияния, чуждые семье как таковой, но присущие порочному обществу, в рамки которого втиснута семья. «Семьи, я ненавижу вас!» — кричат наши литераторы, одержимые страстью к обобщениям. Но какие семьи? Семьи античных патриархов, полинезийские племенные союзы или двести семейств? Все семьи! — заявляют наши литераторы. Но в чьих же интересах свалить на семью, какова бы она ни была, ответственность за людские пороки и несчастья? Не в интересах ли тех, кто боится, как бы мы не увидели, в чем же заключается коренной изъян нашего скверно устроенного общества, которое они во что бы то ни стало хотят сохранить? «Семьи, я ненавижу вас!» — говорят эти люди. Они только и сделали, что раскритиковали буржуазную семью. Ибо они не желают критиковать буржуазию[3].

Мне скажут: но ведь и рабочая семья далеко не всегда так прекрасна, как вы утверждаете! А я ничего не утверждаю. Я говорю, что в романах Бальзака и Андре Жида, Мориака и Пруста изображена семья буржуазная. У рабочих семей могут быть свои недостатки, и прежде всего их великое несчастье, что они живут в обществе, где, например, просторные квартиры принадлежат только буржуазии. Но не вздумайте говорить мне, что рабочая семья описана в романах правдиво и всесторонне. Ибо нашу художественную литературу пролетариат мало занимает; обычно писатели, совсем не знавшие пролетариата, отводили ему какой-нибудь темный уголок в своих произведениях, поскольку он был им нужен для композиции. Мне возразят, что Золя… Вот, мол, Золя описывал рабочие семьи — ну и красота: отец пьяница, бьет свою жену, которая больна всякими болезнями, а их дочь становится проституткой… И действительно, именно такую рабочую семью нарисовал один из самых честных, самых объективных французских писателей XIX века. Нужно ли пространно доказывать, что не все рабочие семьи таковы? Между тем странное упорство, с каким писатели от Бальзака до Мориака изображали гнусную скаредность буржуазной семьи, право же нельзя объяснить только тем, что все французские литераторы более ста лет кряду систематически занимаются клеветой. Мне жаль, что пришлось дойти до таких наивных рассуждений. Но в конце концов если и признать описание Золя характерным, то еще вопрос, характеризует ли пьянство или даже проституция именно рабочую семью или классовое общество, в котором господствует буржуазия? Поставить вопрос так, значит ответить и на него и на вопль Андре Жида,— «Семьи, я ненавижу вас!» — тоже порожденный классовым обществом, где господствует буржуазия.