Нана и Мохан. После сумерек богов (СИ)

В одну секунду Гаятри изменила своё отношение к Нане, ощутив враждебность, как к счастливой сопернице, способной разрушить счастливые взаимоотношения. Душа её заметалась, сердце бешено заколотилось. В висках застучало: война, война! Война за любимого! Нужно что-то предпринять, чтобы не позволить разлучить её с Зевсом, её мужем, единственным мужчиной, которого она любила и любит. Надо с кем-нибудь посоветоваться. Но с кем? Здесь, в олимпийском пантеоне её не очень-то жалуют и понимают. Она чужая этим непонятным богиням, не похожим на богинь Тримурти. Ей нужен мудрый совет. Чей? Может, Сарасвати? Она поссорилась с ней, но, может, можно как-то помириться? Сарасвати тоже бывшая соперница, но Нана показалась Гаятри более опасной.

Не легче было на душе Мохана: его трясло от ревности. Нана устроилась на одной из золотых скамеек и тут же оказалась в окружении богов-мужчин. Слева от нее оказался Посейдон, справа — Арес и оба так и норовили снова коснуться ее рук. У ног ее присел на корточки Дионис, то и дело наполнявшие вином ее кубок, который ей сам и всучил. И ещё несколько незнакомых богов, вероятно, ступенями пониже, стояли за спиной Наны, но старались заглянуть ей в лицо или дотронуться до копны ее волос. Нельзя было, однако, утверждать, что сама Нана вела себя непристойно, флиртовала со своими собеседниками или слишком громко смеялась. Она была сдержана и улыбалась окружающим скромно, как братьям. Но вожделение окруживших Нану было так очевидно, что Мохан почувствовал, что сходит с ума.

И он не выдержал. Убрав энергию невидимости, он предстал перед изумлёнными богами и Наной. Он шагнул к своей жене, продолжавшей сидеть на золотой скамье, взял её за запястье и поднял:

— Пойдём домой!

====== Часть 84 ======

Оба взошли на колесницу Наны, запряженную лебедями. И всю дорогу тянулось угрюмое молчание. Нана догадывалась: Мохан ждёт от нее оправданий, а возможно, и извинений. Но она не собиралась делать ни то, ни другое.

Хотя и не исключала того, что сама она поступила неправильно. Да. Ей не следовало настаивать на своем и отправляться на этот пир. Надо было уступить, но уступить не так, как это делают безвольные рабыни своих мужей — покорно смиряясь, наступая на свои собственные желания ради самодурства своей половины. Вовсе нет. Принять — не значит смириться. Следовало просто успокоиться и постепенно дать понять Мохану, что он был неправ, запрещая ей отправить я на бал богов и отказываясь отправиться туда самому. У него сложилось ошибочное мнение, что олимпийский пантеон порочнее его собственного, но он понял бы свое заблуждение, поговори с ним об этом Нана в более умиротворённой обстановке. Неправильно всё, ох, неправильно. Вот теперь поди, уладь все по-хорошему, если Мохан вздумал ревновать!

Мохан также страдал. Его огорчил комплимент, который его жена отвесила Зевсу, а также повышенное внимание олимпийских богов-мужчин к ней.

Он на самом деле ждал извинений и оправданий от Наны, но она так и промолчала всю дорогу.

И когда они вошли в свой роскошный дворец под непроницаемым куполом, Нана также не собиралась заговаривать с мужем первая.

Ни Нана, ни Мохан не подозревали, какие тучи сгущались над ними.

Гаятри, богиня, происшедшая от смертных, но обретшая, по воле сценария судьбы, огромные могущество и силу, теперь чувствовала только враждебность по отношению к Нане. Да, недавно эта олимпо-месопотамская богиня была ей, Гаятри, другом, потому что удовлетворила ее любовный интерес. Но после того, как та вздумала похвалить внешность ее мужа, все изменилось. Гаятри не могла найти себе места от ревности, в тревоге, вдруг богиня любви, кроме нового мужа пожелает себе иметь ещё и любовника — ее Зевса. Разве сможет Зевс устоять перед чарами самого сильного божества любви?

Гаятри, скрытная по натуре, теперь ощущала потребность поделиться хоть с кем-то своим беспокойством и посоветоваться, что делать в таком случае.

И Майя, вездесущая Майя, как будто услышала ее без слов.

Она без труда отыскала дворец, где обособленно от других богов проживали Зевс и Гаятри и заявилась в гости. И не могла не заметить печаль и озабоченность на лице Гаятри. И тут же, вкрадчиво и, как бы играя, она вытянула из той причину этого.

— А чего же ты ждала от Инанны-Афродиты? — подала плечами Майя. — И олимпийский, и месопотамских пантеона порочны и развратны, а это божество славится в этих пантеона х, как самое развратное. Или ты верила, что у нее есть какая-то честь или достоинство?

— Мне хотелось в это верить… Ведь она помогла мне обрести любовь Зевса…

— О, она, кажется, не сочтёт за аморальный поступок если, подарив тебе любовь Зевса, захочет и сама с ним спать!

— Не говори, не говори так, Майя! — вскричала Гаятри и слезы выступили в ее больших глазах.

— Я могу промолчать, но я, богиня лжи и обмана, лучше всех знаю, насколько для каждого опасно лгать себе самому. Если бы ты была честна сама с собой, ты бы поняла, что следует либо смириться, что Зевса придется делить с другой, либо понять, что началась война за него.