Нам идти дальше

Несколько дней Виктор Павлович отдыхал. Жил в гостинице и с утра до ночи читал. В порядок отдыха такое усиленное чтение не входило, общепринятая система прохождения «курса» для приезжих искровцев этим нарушалась, но по воле самого Ногина. Когда приезжает товарищ из русского подполья, издерганный и усталый, ему обязательно нужен отдых. А тому, кто пожил в эмиграции, незачем терять время и зря проедать партийные деньги. Так рассудил Ногин и читал запоем.

Обычно приезжий начинал чтение, когда немного приходил в себя, и это было, собственно, началом «курса». От профессионала-революционера, готовящегося к еще более серьезной и ответственной работе в подполье, чем прежде, требовалось глубокое знание политической, исторической и экономической литературы. По совету Владимира Ильича приезжий начинал читать то новое, что появилось за последнее время. Были книги и брошюры, знакомство с которыми считалось совершенно необходимым.

Сюда входило, например, удивительно острое и потрясающее по силе воздействия «Надгробное слово Александру II» — книга, в которой разоблачался звериный облик русского самодержавия, держащего народ в тяжелом крепостническом рабстве.

Давали приезжему читать книги старых народовольцев, описывающих конспиративные приемы работы в революционном подполье. Рекомендовалось особенно хорошо знать вышедшую в Париже книгу Лаврова, где рассказывалось о том, как боролись с самодержавием представители народовольства, такие, как Халтурин, Желябов, Александр Михайлов, Клеточников. Как талантливы были эти люди в конспирации, как умело работали!

Входила в «курс» и проверка личных качеств приезжего. Он как бы подвергался испытанию, достаточно ли крепки его нервы для революционной деятельности в России.

— Знаете, — рассказывал Владимир Ильич Ногину, сидя у него утром в гостинице дня два-три спустя после того, как беседовал с ним у себя дома, — бывают ведь всякие случаи с подпольщиками. Один такой случай произошел еще в те времена, когда я жил в Петербурге.

Это было лет шесть назад, еще до первого разгрома питерского «Союза борьбы». Для печатания подпольных листовок требовался мимеограф. Послали за ним в Москву одного молодого товарища. Тот остановился на квартире у опытного подпольщика социал-демократа Бонч-Бруевича. Ночью приезжий громко разговаривал во сне, и Бонч-Бруевич в ужасе услышал, как тот невольно выдает во сне конспиративные адреса и клички. Любой обыватель, а тем более шпик, мог бы все понять.

— Что вы делаете, товарищ? — сказал Бонч-Бруевич, разбудив гостя. — Вы все выдаете и можете погубить не только себя, а целую организацию.

— Не знаю… — недоумевал гость. — Я разве что-нибудь болтал во сне?

Потом он сознался, что за ним водится такое: разговаривает во сне, и он ничего не может с собой сделать. У него плохие нервы.

Владимиру Ильичу дали знать об этом, и страдающий этим недостатком товарищ был отстранен от ответственной конспиративной работы.

— Надеюсь, с вами этого не бывает? — спрашивал у Ногина Владимир Ильич, закончив свой рассказ. — Видите, подпольщик и во сне должен помнить о конспиративности.

— Нет, я во сне не болтаю, — смеялся Ногин.

Побыл он в Мюнхене недолго, но успел пройти весь конспиративный «курс» и показал себя способным подпольщиком. Он отлично усвоил уроки, как изменять свою наружность, как вести себя на границе, как записывать адреса явок, уходить от слежки.

Ногин согласился поработать агентом «Искры» в Одессе. Когда он уезжал из Мюнхена, Владимир Ильич в прощальной беседе опять наставлял его:

— По приезде в Россию не забудьте отпороть все фирменные метки на своей одежде. Слышите, Виктор Павлович? Даже на пуговицах могут попадаться метки мастерской или того портного, который сшил костюм. Дайте-ка взглянуть на кармашек!.. Так и есть! Видите? Внутри пришита ленточка. Портные обычно нашивают их во всех карманах тройки. А при аресте это сразу открывает полиции кое-какие данные о вас. Все, все отпорите.

Владимир Ильич советовал Ногину изменить наружность, но сделать это не сейчас, а в последний момент перед переходом границы.

— Надеюсь, вам чужды такие увлечения, как азартные игры или водка? — спрашивал Владимир Ильич. — Извините, но тут не до интеллигентских церемоний. Ни в коем случае не позволяйте себе. Нет ничего хуже для революционера.

От агента «Искры» Владимир Ильич требовал предельной выдержанности и моральной чистоты. Все, что могло показаться неэтичным или отталкивающим, встречало со стороны Владимира Ильича суровое осуждение. Он считал недопустимым, чтобы агент пил, тянулся к шумным компаниям, где можно нарваться на шпика или провокатора. Агенты «Искры», работавшие в России и здесь, за границей, были в большинстве молодые люди, в возрасте от двадцати до тридцати лет. Иных могло потянуть к веселому времяпрепровождению. Владимир Ильич находил это немыслимым для профессионала-революционера, искровца.

Ногин, смеясь, заверил Владимира Ильича:

— Не подведу «Искру», клянусь Марксом!