Нам идти дальше

— Я хочу сказать, что нет горшей беды для революционера, чем потерять из виду горизонт, и нет большего счастья, чем всегда ясно видеть его перед собой. А открывается горизонт только тому, кто борется за большую и достойную цель. Потеря ее равносильна самоубийству. Хуже! Человек тогда осужден на самое беспросветное и жалкое прозябание.

Юлий Осипович надел пенсне, пожал плечами.

— Не знаю… Я бы не осуждал самоубийц. Мы никогда не можем наверняка знать, что привело их к роковому шагу. Видимо, и в политических судьба, х людей есть что-то непознаваемое.

— Вы, оказывается, мистик, Юлий! — рассмеялся Владимир Ильич. — К чертям эту ересь! Думайте лучше об «Искре» — вот сегодня дерево нашей жизни. Конечно, надо помнить, что Гёте имел в виду не идиллию, говоря о дереве жизни. Уверяю вас, — закончил Владимир Ильич, уже не смеясь, — Лалаянц, еще сидящий в тюрьме, не думает о самоубийстве и не философствует о непознаваемости политических судеб. А нам с вами этого подавно не следует делать.

Юлий Осипович привстал, поглядел на часы:

— Пора обедать, а? Начинаю привыкать к немецкой аккуратности.

Он скоро ушел. Отправился обедать в Английский сад. Там он застал и Засулич.

4

Надежда Константиновна видела: случайно возникший разговор о будущем, о «дереве жизни» огорчил Владимира Ильича. «Искра» шла в гору, а люди, которые помогали ее делать — Мартов и Засулич, как бы начинали восставать против самого ее духа.

Дух «Искры» — революционный порыв в будущее, неустанное движение вперед, а не оглядка, скепсис, сомнения в собственной мечте.

Может, это минутные настроения? Владимир Ильич не принадлежал к тем, кто слишком идеализирует людей, он предпочитал смотреть действительности прямо в глаза. Уроки Корсье еще были живы в памяти.

Но Владимир Ильич не спешил и осуждать людей. Надежде Константиновне он говорил в тот день:

— Нет и не бывало идеальных людей, это тоже закон «дерева жизни». Человеческое поведение — штука сложная. Ведь оба талантливы, что говорить! И Вера Ивановна, и Юлий. Очень полезны «Искре»… А эти чуждые нотки, надо надеяться, пройдут…

Он добавил задумчиво:

— Не помню сейчас, кто сказал: можно убежать из отечества, но нельзя убежать от самого себя. Иногда мне это приходит на ум, когда я слышу рассуждения Юлия и Веры Ивановны, но тут же говорю себе: нет, это должно у них пройти. Просто есть люди, которым приходится долго присматриваться к явлению, чтобы правильно понять его сущность или открыть в нем новую грань.

Владимир Ильич был не в духе последние дни.

Некоторые агенты «Искры» и их помощники в России действовали не совсем так, как требовалось. Не ясно было, чем сейчас занимается Бауман, он не слал писем. Неожиданный «сюрприз» преподнес Ногин. Он почему-то нарушил договоренность и не поехал в Одессу. Побывал недолго в Вильно, а оттуда пустился с двумя другими искровцами в Петербург, чтобы организовать там районный печатный орган русской организации «Искры» — нечто по типу «Южного рабочего».

А этого делать не следовало. Выпуск местных социал-демократических газет в России Владимир Ильич считал в данное время ненужным делом. Оно вело не к объединению, а к раздроблению сил. Это хорошо видно было на примере «Южного рабочего», который продолжал выходить и группировать вокруг себя некоторые социал-демократические комитеты юга. То была, бесспорно, революционная газета, более близкая к идеям «Искры», чем другие, но у лиц, руководивших ею, порой проявлялось стремление противопоставить себя «Искре». Она, «Искра», мол, за границей, а мы тут в гуще рабочей массы. Выходил «Южный рабочий» редко, часто проваливался, и на его страницах порой давали себя чувствовать «экономистские» идеи.

Зачем же создавать еще один такой печатный орган?

В затее Ногина и его товарищей был и другой серьезный минус. Их хорошо знают в Питере, и полиции нетрудно до них добраться. Выйдут из строя нужные люди, а пользы не будет.

— Это что-то невероятное! — сердился Владимир Ильич.

Среди искровцев, затеявших вместе с Ногиным историю с «районным органом», был брат Мартова — молодой социал-демократ, агент «Искры», находившийся в Вильно.

Юлий Осипович сказал Владимиру Ильичу:

— Выругайте брата как следует. Тут вы правы!

В главном он поддерживал Владимира Ильича, и недавний разговор, казалось, забыт.

Владимир Ильич отправил брату Юлия Осиповича письмо, в котором убеждал всю тройку отказаться от их затеи.

«…После целого года отчаянных усилий, — говорилось в письме, — удается только-только начать группировать для этой громадной и самой насущной задачи штаб руководителей и организаторов в России… и вдруг опять рассыпать храмину и возвращаться к старому кустарничеству! Более самоубийственной тактики для «Искры» я не могу себе и представить!..»

Под влиянием резко выраженного Владимиром Ильичем в письме недовольства Ногин и его товарищи отказались от идеи «районного органа», но в Петербург все-таки поехали…

Вечером вокруг Мюнхена ходила мрачная туча, как бы искала места, где бы ей пролиться дождем. Владимир Ильич сидел у окна и писал. Над черным горизонтом полыхали отблески дальней грозы.