Нахимовский Дозор

Ночь подводного дела действительно выдалась на редкость чудесной. В Крыму в конце декабря частенько случаются теплые солнечные дни, когда в полдень можно и позагорать. Но декабрь есть декабрь, и после дневной жары наступает холодная, а то и морозная ночь. Тихая, ясная, когда звезды прокалывают черный бархат небосвода иголочками лучей и подмигивают тому, кто решился запрокинуть голову и посмотреть вверх в бездну.

Но искателям сокровищ нужна была совсем другая ночь – с затяжным дождиком, когда с неба тихо сыплется мелкая водяная труха и в десяти шагах уже не отличить фигуру человека от молодого кипариса, а в перенасыщенном водой воздухе вязнут любые звуки.

Эта ночь была именно такой. В бухте не было ни малейшей волны, казалось, озеро раскинулось посреди невидимых, но угадываемых непонятно каким чувством скал. Спали все и вся, забыв о войне, о Севастополе, о боли. И только переклички сонных караульных на вышках и у складов да нескончаемые стоны раненых из госпитальных палаток нарушали этот безмятежный сон.

«Жалко будет, если мы вдруг всех побеспокоим, – подумалось Льву Петровичу. – Поэтому будем все делать тихо-тихо».

Они с Псарасом аккуратно пробрались вдоль кромки воды к месту, где пришвартовал свою лодчонку грек. Старый обшарпанный четырехместный ял с побитыми бортами, казалось, с трудом держался на воде. От него несло рыбой.

– Полезай в лодку, ложись на днище и накройся ветошью, – скомандовал Псарас и бросил ему какую-то тряпку. – Не высовывайся, пока я не свистну. Будет сие не скоро, когда уже на место приплывем. Понял?

– А как же… – хотел что-то спросить Бутырцев, но грек его перебил:

– Вот тогда свою магию применяй, я морем буду уходить. Сейчас прикрой мое перекидывание.

Видавший виды Нектон не волновался, а Бутырцев вдруг почувствовал легкое волнение, даже минутное замешательство.

Лев Петрович неловко перелез в ялик, который тут же заходил под ним, зашатался. На днище ялика была вода, то ли дождик налил, то ли морская. Немного, на самом донышке, но эта мелкая лужица противно воняла рыбой. Пришлось ложиться в эту жижу и накрываться не менее вонючей ветхой холстиной. Бутырцев был в непромокаемом плаще с башлыком. Он запахнул полы одежды и лег спиной на днище. Вода просачивалась под плащ, холодила тело, но он не решился применить заклинание отталкивания жидкостей, ни к чему было тревожить магический фон лишний раз.

Псарас возился на берегу. «Раздевается», – догадался маг.

– Эй, Темный, я сейчас буду перекидываться, – негромко сказал грек, – колдуй.

Бутырцев потревожил амулет, с помощью которого аккуратно и незаметно для сторонних наблюдателей накинул полог, скрадывающий несильные магические действия внутри «шатра». За бортом лодчонки раздались звуки шагов, плеск, и все затихло. Потом лодку тихо подтолкнули, и она поплыла вдоль берега. Толчки периодически повторялись то в один борт, то в другой – дельфин Нектон вел лодку по бухте.

Нервы мага были напряжены, он все время ожидал окрика караульного. Но время шло, ялик плыл, дождик накрапывал. Ветошь промокла, с нее текло на Бутырцева, плащ не спасал, рубашка, штаны и белье Льва Петровича были уже влажные. Долго еще так мокнуть? Спросить бы, хотя бы ментально…

Наконец лодку закачало энергичнее, и маг понял, что Нектон дотолкал ялик к выходу из бухты.

* * *

Опытный грек правильно оценил состояние моря в эту дождливую ночь – волн на балаклавском рейде не было. Только иногда вдруг накатывала длинная мощная зыбь, которая тащила ялик вверх, потом сваливала его в яму и, тоскливо вздохнув, укатывала вдаль. Через несколько минут в темноте со стороны скал приносился стон могучего удара «Аххах!». Балаклавские скальные стены тысячи лет сносили разные удары стихий и этот пробный толчок воспринимали как дружеский шлепок, а то и ласку своего моря. Что им эта одинокая волна, когда совсем недавно они принимали на себя многотысячные туши стальных пароходов и играючи дробили их на мелкие куски? За неполных два месяца уже и царапины от этих ударов успели сгладиться. Уже и щепки тех крушений успели растащить и выкинуть на дальние берега шальные волны.

Но многое лежит сейчас на дне: корпуса, механизмы, грузы. Разбитое, искореженное, мертвое. Заносимое песком, заваливаемое камнями, которое море тихой сапой все же откусывает зубастыми волнами от самоуверенных скал.

Что он ищет среди этих обломков? Что хотел бы найти? Или не хотел…

Что найдет Нектон, что сумеет увидеть в ночной глубине? Где же он, кстати…

* * *