Найди меня в Поднебесье

Шахига отступил на шаг, обвел собравшихся спокойным отрешенным взглядом, как-то неловко заколебался. Едва заметно вздохнул и склонил голову.

Елена едва не взвыла от злости и бессилия.

До последнего она надеялась, то и дело бросала взгляд в небо. Но небо оставалось пустынным и серым, не рассекали его черные крылья сенгида.

Шахига развернулся и медленно направился к вратам по неровному белому полю, с каждым шагом все глубже увязая в снегу. Вскоре его фигура стала практически неразличима на фоне снежных заносов, почти исчезла за метельными завихрениями. Он шел долго, бесконечно долго.

Елене больше всего на свете хотелось броситься вперед, к нему, преодолеть те полсотни шагов, что отделяли их от врат, схватить Шахигу за руку, передать свое тепло, вернуть в замок, кликнуть лекарей…

Есть ли в мире лекари, которые в силах вылечить каменеющую душу?..

Шахига тронул белыми пальцами потрескавшуюся каменную створу, остановился на миг…

Метель взвыла с особенной яростной силой, в ее вое послышался смех, свист, снег ударил в глаза, ослепил… Так слепит отблеск летящего в замахе меча, так ослепляют черные, полные жизни глаза…

Врата заскрипели, тяжело, неохотно, открылся проход, из него пахнуло ледяным извечным спокойствием. Метель надрывалась, выла, хохотала, умоляла, не отпускала…

Елена вдруг осознала, что Мейетола крепко удерживает ее за рукав.

Шахига стоял на краю между жизнью и вечным бессмертием, дарованным непокорным нагам Демиургами. Каждый из здесь присутствующих, как всегда в такие моменты, ждал чуда. Каждый надеялся.

Как всегда, бесполезно.

Через бесконечно долгие мгновения Шахига сделал шаг вперед. Старый Охэнзи побледнел так, что его лицо стало контрастировать со снегом. По подбородку Мейетолы скользнула струйка крови.

Он вошел в распахнутые створы. Еще некоторое время можно было разглядеть удаляющуюся серую фигуру, а где-то в самой глубине открывшегося простора просматривались неясные силуэты и очертания, напоминающие грубо сработанные статуи.

А потом врата тихо закрылись.

Метель запела особенно протяжно и безнадежно…

* * *

— Я его ненавижу!

— Елена, успокойся! — поморщилась Мейетола.

— Ненавижу! Как он мог так поступить с Шахигой?! Как он мог!

Служанка поставила на каменный столик блюдо с едой. Никто и не взглянул на него.

— Уже ничего не поделаешь.

— Он нужен был ему! Он был нужен, как никто!

— Хватит, девочка, — устало проговорил Охэнзи. — Не тверди одно и то же, мы все это знаем. Нет смысла судить Арэнкина, ты его не изменишь… Иди отдохни, прогуляйся. Всем нам сейчас слишком тяжело, представляю, каково тебе, человеку.

Елена упрямо смотрела в окно. Летучий мышонок скребся у нее в волосах.

— Все это кончится тем, — резко сказала Мейетола, поднимаясь, — что мой братец с какой-нибудь особенной бездарностью зарежется трофейным облачным мечом. Туда ему и дорога. Все! Я не желаю больше об этом говорить. Лучше погоняю кандидатов. Они третий день слоняются без дела.

— Я пойду с тобой! — сказала Елена, скидывая с головы мышонка.

— Не пойдешь! — отрезала Мейетола. — Нечего путаться под ногами!

— Пойду! — рявкнула Елена. — Или бездарно зарежу первое попавшееся живое существо в первом же углу!

После ухода Шахиги кандидаты ходили, как пришибленные, и упрямо выполняли одну из частей своей шутливой клятвы — приходить в тренировочный двор даже, если занятий нет. Работали так, будто их завтра же ждет смертельная схватка.

Мейетола держалась как обычно, с удвоенной силой гоняла юнцов по двору. Резко обрывала попытки Елены заговорить лишний раз. Но девушка не могла не заметить, как нагини то и дело рассеянно потирает висок, и какое осунувшееся у нее лицо. Они общались на уровне интуиции, на языке, понятном обеим — Елена обычно первой брала меч и выходила на площадку. Они дрались с яростью, которой мог похвастаться не всякий неживой, объединенные единым чувством.

Потом, опустошенные, подолгу сидели молчаливо на песке. Можно было только представить, что творилось в душе Мейетолы. Елена чувствовала себя потерянной, столкнувшейся с чем-то неизведанным, страшным, не поддающимся осознанию.

Сумеречная тишина опускается на тренировочный двор. С серого неба падает снежинка, потом другая, целый рой кружит и опадает на песок, прислушивается к тихим голосам нагини и девушки, сидящих рядом.

— Невозможно представить, что Арэнкин настолько боится смерти.

Мейетола хотела было ответить резко, но вдруг закусила губу и отвернулась.

— Не смерти, — глухо сказала она. — Каменной обители, погребения заживо под снежными заносами на Заокраинах. Когда-то давно, проходя Посвящение в воины, он не смог бросить вызов, не решился столкнуться со страхом. С тех пор вечный страх сжигает его изнутри. Этого не затмить наркотиками, не успокоить женскими объятиями, не позабыть в опъянении битвы. Смерти он был бы только рад. И, клянусь, недалек тот день, когда найдет ее. Правда, по иронии Демиургов, таких одержимых смерть берет не часто.

— Я, наверное, давно бы бросилась на собственный нож.