Найди меня в Поднебесье

Стражники заколебались, с опаской глядя на разъяренного нага.

— Выполнять!

— Он достоин смерти!! — заорал Арэнкин не своим голосом, вырываясь из рук стражников. — Дай мне его убить! Гирмэн! Шахига заслуживает! Вождь, позволь мне!!!

— Поздно. Уведите его! — бросил Гирмэн стражникам.

— Нет!!! Гирмэн! Я должен! Я обещал! Тогда убей его сам! Шахига!!!

Шахига сидел, недвижимый и отрешенный. Невидяще смотрел на пергаментно-бледные руки.

— Будь ты проклят, Гирмэн!.. — раздался хриплый сорванный голос Арэнкина уже из-за дверей.

— Достойно жалости… — прокомментировал Гирмэн, разглядывая алые пятна на полу.

* * *

Скрипнула дверь. Елена вошла в комнату, освещенную звездным светом. Окно нараспашку, в разные стороны гуляет сквозняк.

— Убирайся отсюда, — бросил Арэнкин, даже не повернув головы.

Он стоял у окна в полном походном облачении, прислонившись лбом к раскрытой решетке.

— Я принесла твой меч, — сказала Елена.

— Благодарю. А теперь уходи.

Но она осторожно прислонила меч к стене, пересекла комнату, выглянула в окно. Ветер растрепал волосы, захолодил грудь. Арэнкин стоял с закрытыми глазами, мокрые полосы на щеках ловили звездный свет.

Она забралась на широкий подоконник с ногами. Говорить было нечего и незачем.

— Зря я так, — с трудом вымолвил, наконец, Арэнкин. — Гирмэн, как всегда, прав — уже поздно.

Елена коснулась его руки, осторожно сжала.

— А вчера было бы рано.

— Я должен был почувствовать. Должен был понять.

— Не должен. Это происходит внезапно.

— Откуда тебе знать, как это происходит?! — перебил он резко.

— Ниоткуда… Если тебе так хочется кого-то убить, столкни меня вниз прямо сейчас. Нам, людям, не страшно.

Арэнкин не открывал глаз. Он тихо застонал сквозь зубы, как от боли.

— Я и Шахига однажды выбрались вдвоем из облачного моря, — заговорил он через некоторое время. — Остальные наги погибли. Пятеро врезались в облачную грань. Тогда мы пообещали друг другу, что, при первых признаках окаменения одного, другой убьет его ударом в сердце. Глупая клятва, на самом деле — в таком случае нельзя оставлять друг друга ни на день. Но это хоть как-то поддерживает. И срок жизни никак не предугадать. Шахига почти вдвое моложе меня, во много раз моложе Охэнзи…

Будто в ответ на имя, от дверей раздалось легкое покашливание старого нага.

— Что тебе, Охэнзи?

— Два слова, Арэнкин.

— Только два.

Охэнзи с сомнением глянул на Елену.

— Говори при ней.

— Шахига уйдет завтра. Я надеюсь, ты проявишь сознательность, — менторский тон Охэнзи оставался неизменным в любой ситуации.

— Нет. Не проявлю.

— Меджед-Арэнк! — повысил голос Охэнзи.

— Два слова исчерпаны. Не смею задерживать.

— Подумай о Шахиге! Забудь о своих страхах, хоть сейчас. Ты нужен ему, как никто другой. Ты для него ближе, чем все мы, вместе взятые!

— Есть вещи, которые выше моих сил. Одно обещание я не выполнил, а другого не давал.

— Хватит! Чем ты лучше остальных нагов? Ничем! Я относился к тебе, как к сыну, но…

— Но ты мне не отец, Охэнзи! Достаточно. Наги уходят в одиночестве. Когда придет мое время, я не желаю никого видеть рядом.

— Ты обыкновенный трус, Арэнкин! — каркнул Охэнзи. — Трус, который прикрывается пафосными словами!

— Пусть так.

Охэнзи покачал лысеющей головой.

— Не ожидал от тебя. Надеюсь, ты одумаешься.

Старый наг удалился, шурша одеянием. Елена спрыгнула с подоконника, подошла к Арэнкину, тронула его за руку, нежно и спокойно поцеловала в губы и тихо выскользнула следом за Охэнзи.

…Она так и задремала сидя, рядом с Мейетолой, то и дело бросая взгляд на Шахигу, который медленно расчесывал седые пряди, оправлял на себе светло-серые одежды, так непохожие на обычное воинское облачение. Он просил их обеих побыть с ним всю ночь. Его лицо стало сосредоточенным и отрешенным, схлынула первая страшная волна полнейшего безразличия. То и дело открывалась дверь, и входил кто-то из вазашков или нагов. Шахига просил только один час одиночества перед рассветом. Обычно наги велели оставлять их наедине с собой на несколько ночей.

Незадолго до этого часа Елене в полудреме привиделся перед высокой серой фигурой коленопреклоненный черный наг. На поясе у нага поблескивала рукоять меча. Тихие слова были неразличимы, и Елена постаралась перейти в другой сон, она понимала, что такие слова не для ее ушей.

Очнувшись, она так и не узнала, сон это был или явь.

* * *

Наги уходят в одиночестве.

Выступают из метельной завесы, среди заснеженной гряды скал исполинские врата из серого камня, с зарешеченным проходом, сквозь который виден мертвый снег и мертвеющий сумрак.

Елена стояла, спрятав руки в меховые рукава. Мейетола наложила запрет на слезы.

По боковым опорам врат идут строгие барельефы, изображающие змей. По верху — знаки, неведомые никому, кроме народа нагов. Завывает с тоскою метель, колючий снег хлещет по щекам, ветер рвет одежды.

Охэнзи, Мейетола, Кэнги, многие другие наги по очереди прощались с Шахигой. Когда настал черед Елены, ей почудился на миг оттенок жизни на его лице. Но только на миг.

«Я всего лишь непривычна для него. Моя энергия отличается от остальных».