Найди меня в Поднебесье

Вазашки увлеченно резались в ракушки на песке. Шахига уже задерживался так сильно, что это было несвойственно даже для него. Фануй позевывал, и на лице его то и дело проступала слегка дурацкая улыбка. Елена была готова поставить все ракушки на то, что парень облюбовал-таки проем в стене, и подозревала, что решающую роль в том сыграла некая темноволосая Джэки. Кусинг растянулся, подставив пузо бледному солнцу, и лениво выискивал в загривке блох.

— Пойду, проверю, что там стряслось! — не выдержала, наконец, Елена, поднимаясь и отряхивая одежду от песка.

— Да ну! Не идет, и леший с ним! — запротестовал Кусинг.

Но она уже скрылась в арочном проеме.

В зале висело тяжелое молчаливое напряжение. Охэнзи, прямой, как палка, медленно вышагивал туда-обратно. Мейетола и Шахига сидели вдвоем на каменном ложе. Нагини держала его руку в своих. Увидев Елену, она быстро поднесла палец к губам и кивком попросила подойти.

Елена подошла, и к горлу подкатил комок.

Красавец Шахига, признанный весельчак и гроза каждой юбки в городе и за его пределами, второй меч Севера, непревзойденный истребитель нежити, сидел, тяжело ссутулившись, точно на его плечи давила каменная глыба. Еще вчера черные, как вороново крыло, волосы стали абсолютно седыми, лишь едва-едва пробивались темные пряди. Щегольские усики будто присыпаны пеплом. На коже проступили морщины. Но хуже всего глаза — яркие, нахальные, задорные глаза Шахиги потускнели, подернулись белесой пеленой. В них не осталось и следа хоть какого-то чувства — полное безразличие и апатия. Казалось, ему приходится прилагать огромные усилия для того, чтобы просто моргнуть или перевести взгляд. Уголки губ опустились, через них проходили резкие складки.

— Шахига! — Елена бросилась перед ним на колени, схватила его за руку. Ладонь была холодна, но не так, как обычно, не по-змеиному. Она была холодна, как мертвый камень.

— Шахига, милый! — она перевела взгляд на Мейетолу и увидела слезы в гордых глазах нагини.

— Вот и все, — голос Шахиги был чужим, совершенно неузнаваемым. Куда делась его лихая ярость, его насмешливость, его задор? — Все. Вот и мое время пришло. Бывай, сестренка.

— Шахига! Не говори так! — она заплакала. — Шахига! Улыбнись мне хотя бы! Как такое может быть? Шахига…

Мейетола легко коснулась ее волос.

— Не нужно, Елена. Это необратимо. Не нужно ничего говорить. Просто побудь рядом с ним. Так будет лучше.

Елена прижалась к холодному боку нага, стараясь сдержать слезы. Она теперь поняла все — и нежелание Шахиги говорить о смерти, и неожиданную дрожь в голосе Арэнкина, и рассказ Эмун о невозможности перерождения.

Это было страшно. Она старалась уловить биение сердца нага, и с ужасом понимала, что оно будет биться еще очень долго.

«Где-то в глубине этого камня тлеет искорка, которая некогда была живой и пылающей душой. Сказано, что так стоять они будут до конца миров».

— Почему не я? — устало прошипел Охэнзи. — Почему они забирают лучших? Я тысячелетний старик, мне уже все равно, где размышлять и философствовать.

Послышались шаги. В залу вошел Гирмэн, звеня металлическими чешуйками на одеянии.

— В чем дело? Вазашек передал, что…

Вождь умолк на полуслове.

— Когда? — только и спросил он.

— Сегодня утром, — отвечал Охэнзи.

— Проклятье! Почему именно ты, Шахига?!

Воин не шевельнулся, не поднял глаз на Вождя. Только тихо проговорил:

— Надеюсь, я достойно служил тебе, Вождь.

— Арэнкин знает? Где он?

— А где он может быть?! — раздраженно бросила Мейетола. — Или в борделе или на Заокраинах, третьего не дано. Тем лучше для всех! — и умолкла, взглянув в дверной проем.

Где бы Арэнкин ни был, вернулся он этим утром. Вернулся бодрый, полный энергии, в изорванном плаще, украшенный свежим, едва затянувшимся шрамом на лице. Покрытый пылью, вихрем ворвался в общую залу.

Остановился резко, точно натолкнулся на нож. За миг веселье и жизнь исчезли с его лица и сменились ужасом, непониманием, словно он не хотел верить собственным глазам. К щекам прихлынула ледяная кровь. Миг, другой, третий, в зале стояла полная тишина.

— Нет!!!

Никто не успел и слова сказать, как Арэнкин с диким криком выхватил из ножен меч и ринулся на Шахигу. Елена крепко обняла неподвижного нага, Мейетола вскочила, загораживая его.

Гирмэн бросился брату наперерез со своим мечом, обезоружил одним взмахом, ударив плашмя по пальцам. Меч Арэнкина отлетел в сторону. Следующим движением Гирмэн ударил брата в лицо тяжелым наручем левой руки. Арэнкин упал, снова потянулся к своему клинку. Гирмэн отшвырнул меч пинком.

Арэнкин приподнялся. Кровь из разбитых губ заливала его одежду, капала на каменный пол. Гирмэн серебристой статуей стоял над ним.

— Уходи, Арэнкин. Или приведи себя в порядок.

— Он заслужил смерть! — сдавленно прохрипел Арэнкин, отплевываясь от крови. — Дай мне это сделать, пока не поздно!

— Уже поздно!

Арэнкин зашипел, сверкнул абсолютно невменяемыми глазами и кинулся на брата, попытался его оттолкнуть. И снова полетел навзничь.

— Стража! — зычно кликнул Гирмэн.

Три нага-стражника появились в зале.

— Взять его! — приказал Вождь, кивком указывая на Арэнкина.