Награда

— Мы к тебе с просьбой, великий шаман, — льстиво начал он. — Шибко трудно стало жить нанай. Законы предков нарушаются, молодые смеются над стариками, уважать их перестали, слушать перестали.

— Меня слушают, с достоинством произнес Пору, налив себе водки.

— Тебя слушают! — подхватил Апа. — Потому и пришли к тебе за советом и помощью. А нас-то не слушают. Меня молокососы обозвали грязным барсуком. Ты слышишь, великий шаман?

Еле заметная тень усмешки тронула пергаментное лицо Пору. Он не сразу ответил на патетический вопрос Апы. Допил остатки водки, потряс чашечкой вокруг себя, по привычке ублажая духов, своих помощников, потом только ответил:

— Слышу.

Апа заерзал от нетерпения.

— А что скажет великий шаман? А не скажет ли он, что глупых мальчишек учат русские? Не скажет ли он, что русские принесли нанайцам неверие в законы предков?

Апа стал убеждать Пору в том, что русские принесли беды на их головы. От них все. Разве посмела бы жена Сайла убежать от него, своего хозяина и владельца, уплатившего богатый выкуп ее родителям?

— О каких русских говорит Апа? — неопределенно заметил шаман, потянувшись к бутылке.

Старики следили за движением его руки, как следят собаки за руками хозяина, разделывающего тушу медведя.

— Все русские приносят нам несчастье! — воскликнул убежденно Апа.

— Русские были и раньше. Они не сегодня пришли в стойбище, — дипломатически пояснил шаман.

— Но то совсем другие русские. Те, которые были при царе, не трогали шаманов, не высмеивали их, не оспаривали их власти над духами. Те русские дали Апе красивую медаль с орлом. И когда шаман приходил в гости к старшинке Апе, то всегда уходил с толстым брюхом, уходил с подарками. Так ведь?

Шаман кивнул уродливой головой. Он быстро пьянел, хотя глаз его смотрел на людей трезво и пристально. Только трясущиеся руки выдавали старика.

— Русские бывают всякие, — проговорил шаман, ставя чашку на пень. — Матвей-доктор лечил меня. Совсем умирал Пору, а он вылечил.

Апа вытаращил глаза на шамана. Лицо его выражало крайнюю степень огорчения. Он ждал, что еще скажет шаман, но Пору снова надолго умолк.

— А может, он и напустил на тебя болезнь? — нашелся, наконец, Апа, и глазки его торжествующе засверкали.

Теперь надо действовать решительно. Апа наклонился к шаману и жарко зашептал ему на ухо, словно боясь, что слова его могут услышать русские:

— Надо много шаманить, Пору, чтобы русские ушли из стойбища. Много шаманить, понимаешь?

Пору кивнул головой.

Старики, не принимавшие участия в беседе, дружно поддержали заплетающимися языками:

— Надо шаманить.

— Пусть уходят русские!

— И доктор, и учительница, и другие...

Шаман закурил трубку, услужливо поданную гостями, и задумался. Его не торопили.

— Наступит ночь, Пору будет звать духов, — заискивающе подсказал Апа. Ему не терпелось покончить с переговорами и услышать твердый и ясный ответ шамана.

Долго размышлял шаман, даже закрыл здоровый глаз.

— Ты спишь, великий шаман? — спросил Апа.

— Нет, я не сплю.

— Мы ждем, что скажешь?

— Я скажу... Пору не будет звать духов... — Голос шамана прозвучал бесстрастно и глухо.

Апа подскочил на месте, взмахнув в изумлении руками.

— Пору боится русских? — язвительно хихикнул он, еле сдерживая раздражение.

— Пору не говорил этого, — глаз шамана сердито сверкнул.

Апа невольно поежился, словно его обрызгали холодной росой.

Шаман важно добавил:

— Пору говорил со своими духами, они не хотят ссориться с русскими духами.

О русских духах Пору придумал сейчас. Не знал Апа, что не одну ночь провел шаман в исступленных беседах с духами, пока убедился в их бессилии. Зачем же он будет подвергать риску свой авторитет еще одним неудачным общением с духами? Пору много лет живет на земле и многое знает...

— Я хорошо буду платить!.. Старики, скажите

Пору, что Апа будет хорошо платить, — обратился он за помощью.

— Он хорошо заплатит, — дружно подтвердили старики.

— Я сказал! — резко ответил Пору, поднялся с земли и ушел в фанзу.

Обескураженный неудачей, злой, как хорек, возвращался домой Апа, сожалея в душе, что зря была выпита водка.

Жена, отворившая Апе дверь, отшатнулась в испуге, увидев его рассерженное лицо.

— На рыбалке был? — пролепетала она, отступая.

— На рыбалке, — буркнул Апа, грубо отстранив ее с прохода. — Что стоишь? Чай давай! Ханьшин достань под капами.

— Новости есть, — робко сказала женщина.

— Ну? — покосился Апа.

— Пароход был. Русских много приехало.

— Какие русские? — поперхнулся Апа, багровея от натуги.

— Петр приехал, с ним много людей. Книги привезли для школы. Учить будут по ним, говорят.

— Учить, учить. Дура, что понимаешь! — в бешенстве заорал Апа, бросая в угол шапку. Как рассерженная рысь, метался он по фанзе, вслух проклиная русских с их книжками, лекаря, совсем поглупевшего шамана. А жена не могла понять причины его гнева и жалась в углу, дрожа от страха.

Иннокентий осматривал свой огород. Табак рос быстро, и старик уже срывал иной раз нежные листочки, сушил их на камельке и набивал зеленой трухой трубку. Табак еще сильно отдавал травой, был слабоват, но Иннокентий жмурился от удовольствия, покуривая трубочку.