Награда

Совет Иннокентия обрадовал всех. Матвей Алексеевич тотчас же осмотрел амбар, рубленный из толстых бревен, и нашел его вполне подходящим. Ио совету Мартыненко Сергей собрал односельчан и принялся ломать перегородки, делать нары.

Матвею Алексеевичу не терпелось поскорее увидеть больных, определить размеры бедствия. Может, им с Грушей и не под силу такая ноша? Просить подмоги? Но когда она подоспеет, а каждый день, каждый час дорог.

Иннокентий перевез Матвея Алексеевича и Грушу через протоку. Им казалось, что они никогда не видели сразу так много людского горя, как в этот день. А ведь Матвей Алексеевич был на германском фронте, воевал в гражданскую. Может быть, это потому, что здесь люди апатично относились к бедствию? Эта безропотность, покорность судьбе пугала и обезоруживала. Почти в каждом доме лежали больные сыпняком.

Стойбище выглядело еще хуже, чем представлял себе Матвей Алексеевич, идя ночью за Иннокентием. Разбросанные в зарослях ивняка и черемухи жалкие фанзы кое-как обмазаны глиной. Окна завешены тряпками или затянуты рыбьими пузырями, а вместо дверей болтается потемневшая от времени шкура. Между домиками — амбары для юколы, поставленные на четырех врытых в землю столбах. И повсюду отбросы и мусор, отслуживший срок домашний скарб. Рои мух возле каждой такой свалки. Грязные полуголые дети копошатся у порогов. Даже появление людей в невиданных белых халатах не вызывает у них любопытства.

У одного дома Груша невольно задержалась. Четверо ребятишек — старшему лет семь, не больше, — сбивали палкой подвешенную связку юколы. Груша подошла и сняла рыбу, твердую как подошва. Ребятишки мигом поделили юколу и принялись жевать. Груша пыталась заговорить с ними, но ребятишки опасливо пятились. Но материнские нотки и речи чужой женщины, ее жесты успокоили ребят. Старший осмелел, подошел ближе.

— Отец и мать дома? — спросила Груша, привлекая к себе парнишку. Тот вывернулся из-под руки и насупился. Он не понял вопроса. Иннокентий повторил по-нанайски. Мальчик ответил.

— Отца злой дух держит, а мать пошла на рыбалку, — перевел Иннокентий и добавил: — Отец их Акунка Бомбо. Болеет, однако, Бомбо. Вчера ходил, сегодня болеет.

Груша и Матвей Алексеевич вошли в фанзу. Внутри было темно, пахло рыбой и дымом. На нарах метался в бреду человек, закутанный в тряпье. Фельдшер присел на краешек капа, взял больного за руку. Учащенный пульс, жар. Ясно: тиф!

Больной бредил, порывался встать. Груша напоила его из ложки водой, обтерла воспаленное лицо.

— Он с медведем борется. С медведем-духом, — прислушавшись к бормотанью Акунки Бомбо, сказал Иннокентий. — Ты бы, Матвей, помог ему бороть медведя-духа.

Сказано это было с такой непосредственностью, что Матвей Алексеевич и Груша, как ни тяжело им было смотреть на больного, улыбнулись.

— Не медведь, а тиф — злой дух. Он терзает твоего земляка, — сказал фельдшер. — Дух-то этот поменьше твоего мишки, но позловреднее и поопаснее. Так-то, милый мой друг Иннокентий. А бороться — попробуем. Помогать будешь?

— Я шаман разве? — недоверчиво покосился на лекаря Иннокентий.

— Так ведь и я не шаман.

— Ты ученый. Мне Сергей говорил.

— В больницу таких, как Бомбо, надо, Иннокентий. Хотя я и ученый, а нам с Грушей дело это не под силу. Вот и помогай.

— А что, разве не помогу? Давай чего делать, — с готовностью согласился старик.

— Вот и отлично. Иди жердей наруби. Носилки делать станем. Найди себе помощников.

Необычные посетители дома Акунки Бомбо привлекли внимание жителей стойбища. Они заглядывали в дверь, пытаясь понять, что делают русские в доме. Мартыненко уже собирались отправиться к другим больным, как в дверь, расталкивая людей, вбежала встревоженная молодая женщина, жена Бомбо. Она бросила связку свежих чебаков на земляной пол и метнулась к больному. Поправила лохмотья, заменявшие ему одеяло, пристально посмотрела мужу в лицо. Тот застонал. Нанайка облегченно вздохнула. Видно, она боялась: не сделали ли чего плохого ее мужу незнакомцы? Женщина с неприязнью посмотрела на Матвея Алексеевича, перевела взгляд на Грушу и что-то сказала по-нанайски.

— Она говорит: «Зачем пришли сюда лочи в белых халатах? Пусть они оставят дом Бомбо. Их присутствие злит духов», — перевел подоспевший Иннокентий.

Он приволок несколько жердей. Старику помогал парень с косой, в котором Матвей признал Качатку. Парень широко и дружелюбно улыбнулся фельдшеру. «Значит, не обиделся, что отца не оживил», — отметил Матвей Алексеевич.

А у стоявших рядом с ним людей лица были сумрачны, сердиты.

— Да, да, говорит: зачем пришли... — подтвердили из толпы.

Жителей поселка, видимо, не меньше жены Бомбо интересовал этот вопрос. В глазах людей были страх, недоброжелательность и любопытство. Ну какой хороший человек пойдет в стойбище, которое поражено злым духом! Тут самим давно надо бежать в тайгу, путая следы, чтобы черт не нашел, да жалко родичей, жалко бросить стойбище, избранное предками. А чего нужно этим двум, в белых как снег халатах?