Награда

— Я о тебе говорю, сестра. Давай-ка щуку сюда, чего так сидеть, талу приготовим. — Кирилка подхватил на лету брошенную щуку, вынул нож. Через минуту он подал Сайле кусок рыбы. Молодые люди с аппетитом ели свежую щуку и беспричинно смеялись, посматривая друг на друга. Потом Кирилка начал что-то объяснять из прочитанной книги, но Сайла плохо понимала, о чем он говорит. Счастливая, она сидела и мечтала о том, как хорошо было бы, если бы Кирилка был старшим братом Апы. А ненавистный Апа умер бы. И стала бы она по обычаю женой Кирилки. Таков старый закон. Глупая Сайла, так мечтает...

А вдруг Кирилка влюблен в русскую учительницу? Давно замечает Сайла: часто ходит он к учительнице в школу, много разговаривает с ней. Сайла не испытывала чувства ревности к сопернице, мало ведома ревность нанайской женщине, не привыкшей отстаивать свое право на счастье. Сайла просто завидовала Ане. А вот сейчас трепещет ее глупое сердце, радость переполняет его.

Много дней сидела бы Сайла на берегу тихой протоки и слушала Кирилку. А что, если сказать ему, признаться, что любит она его, что лишь сейчас поняла это?

— Кирилка... — Сайла запнулась, закрыла глаза. И парень умолк. Журчит вода в протоке, да в небе слышен далекий клекот орлана: учит детей летать.

— Что? Говори, — грустно сказал Кирилка. Он лежал в траве и глядел в небо. — Что — Кирилка?

— Ты любишь учительницу?

— Аню все любят, хорошая девушка, хорошо учит. А что? — парень долгим взглядом посмотрел на Сайлу.

— Она русская, а ты нанаец... — почти шепотом произнесла Сайла, сгорая от стыда. Что она говорит, совсем ум теряет Сайла, глупая женщина.

— Аня все равно моя сестра. Ее нельзя не любить, — убежденно сказал Кирилка.

— Как я?

— Ты — другое дело. Ты мне снишься ночью, Сайла. — Голос Кирилки, никогда не унывающего пересмешника, дрогнул, потеплел, как тогда, на тропинке. Он поднялся, подсел ближе к Сайле, взял ее трепетную маленькую руку. Сайла отдернула руку, отодвинулась.

— Заболел разве, такие сны видишь? — Говорит строго, а глаза радостно сияют. Разве скроешь?

— Часто вижу... Я люблю тебя, Сайла, — робко признался Кирилка и протянул руки, чтобы обнять Сайлу. Но ее словно ветром сдуло: отпрянула к кустам, присела, уткнулась лицом в колени.

— Ты обиделась, Сайла? Не так сказал? — виновато бормотал Кирилка. — Плохо сказал, да?

Сайла подняла заплаканное, улыбающееся лицо.

— Нет, дорогое слово сказал, но я не могу тебя любить.

— Почему? — помрачнел Кирилка.

— Ну... муж у меня...

— Нет мужа. Суд так решил, какой муж! Меня ты любишь?

— Люблю... — согласилась счастливая Сайла.

— А мужа нет. Апа тебе больше не муж, глупая.

— Не муж... — повторила Сайла.

— Вставай, дай мне твои руки, Сайла. — Он помог ей подняться, крепко сжал ее пальцы и так посмотрел в глаза, что все расцвело вокруг, лучистые звезды замелькали в глазах Сайлы. Оказывается, слезы могут быть счастливыми.

— Не плачь же, Сайла....

— А если не могу?

— Обними меня, Сайла, крепче обними...

— Сороки видят. Слышишь, стрекочут в кустах, разнесут новость о нашей любви по всему свету.

— Пусть разносят. Любовь — хорошая весть.

— Кирилка, дети у меня...

— Они мои дети, Сайла.

— Кирилка, ехать надо, Матвей Алексеевич будет ругать.

— Не будет ругать, подожди немного. Ты слышишь, как поет вода в протоке?

— Она поет о нашем счастье.

— Да, она поет о нас с тобой и будет петь всегда...

Влюбленные не замечали бега времени. Первой опомнилась Сайла. Она ласково развела руки Кирилки, столкнула оморочку на воду и отгребла от берега.

— Догоняй, Кирилка!

Догоняй, Кирилка, уплывет твое счастье, если не догонишь. Стрелою мчатся две оморочки, разукрашенные по бортам затейливым орнаментом. Мчатся оморочки, еле касаясь воды, и двухлопастные весла описывают в воздухе круги, разбрызгивая хрустальные капли.

— Догоняй, Кирилка! — слышит он ликующий голос Сайлы.

— Догоняй, Кирилка! — вторят ей любопытные сороки.

Он не станет обгонять Сайлу, придержит свою оморочку в зеленом коридоре протоки. Он хочет всегда видеть Сайлу вот такой, счастливой и вольной, как птица.

Потом они стояли у крыльца больницы, не решаясь расстаться. Стояли и смотрели друг другу в глаза. И не видели, что в дверях показался Мартыненко и глядит на них с понимающей улыбкой.

Скрип двери заставил Сайлу оглянуться.

Она зарделась от смущения, потупила глаза, взяла у Кирилки связку щук и пошла в больницу. Матвей Алексеевич, посторонясь, сказал:

— Рыбу-то на кухню надо, Сайла.

А глаза у него такие понимающие и ласковые. Эх, птицы-сороки, успели-таки разболтать!

Матвей Алексеевич спустился к реке, чтобы проконопатить лодку; давно собирался на рыбалку, а лодка течет.

Приятно пахло смолой, волны с тихим шорохом набегали на берег, оставляя клочки желтоватой пены.

Матвей Алексеевич увлекся работой. Напевая песню, он вколачивал паклю в пазы рассохшейся лодки.

— Не так делаешь, — спокойно произнес кто-то.

Матвей Алексеевич поднял голову. У костра, над которым было подвешено ведро, стоял Иннокентий.