Нагорная проповедь

В шестой главе Евангелия от Матфея Нагорная проповедь обращается к внутренней, индивидуальной жизни человека и показывает все неповторимое своеобразие его первозданного естества – в противопоставлении тому поврежденному естеству, которое и надлежит преодолеть. Мы видим, как живут люди, в корне изменившиеся.

Три первых раздела освещают подобно прожектору три отдельные области внутренней жизни человека: слово о милостыне разъясняет, как ему следует себя вести, когда он ее творит; рассуждение о молитве – как войти в контакт с Богом и, наконец, высказывание о посте – как жить в самом себе. И такая последовательность разделов обусловлена не только их смысловым единством. Есть еще одна причина.

Как бы ни разнились эти три области человеческой жизни, каждый раз мы слышим одно и то же наставление, звучащее совершенно одинаково: творить милостыню следует втайне, молиться и поститься надо не публично, не напоказ, как это делают лицемеры, которые уже получают свою награду. «Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно», – говорит Иисус.

Стало быть, речь здесь идет о некоем общем правиле, имеющем силу во всех областях внутренней жизни человека. Чтобы показать его универсальный характер, Иисус дает тому различные подтверждения, а идентичность используемых Им слов лишь подчеркивает значение этого правила, представляющего собой незыблемый естественный закон первозданного естества. И тем более мы не вправе относить его только к трем конкретным случаям, выбранным Им для обсуждения. Закон действует во всех сферах человеческой жизни, из которой они и почерпнуты. Доберемся и мы здесь до сути объяснений Иисуса, но лишь при условии, что не остановимся на примерах, которыми Он хотел показать это правило более наглядно, а постараемся понять, какое значение оно имеет для всех нас.

У иудеев, чья жизнь в целом утратила самостоятельный смысл, а если что-то еще и значила, то только в том, что касалось религии. Вся их внутренняя жизнь полностью сводилась к набожности. Будучи аскетичной, она стала частью морали и потому приобрела характер религиозной работы в сочетании с выполнением моральных обязанностей. В таком виде набожность слилась с понятием «праведность», объединявшим в себе все устремления иудеев к идеальному.

Однако при подобном смещении центра тяжести внутренней жизни в чисто внешнюю сторону она неизбежно искажалась, отдаляясь от заложенных в ней самой целей и подчиняясь однобоким религиозным интересам. Ее предназначением считалось уже не собственно исполнение, а соблюдение религиозных норм – вот с чем она отождествлялась и до чего была низведена. В результате люди делали то, что им надлежало делать, не ради самого дела, а чтобы угодить Богу и получить за это награду. То есть значимо было не дело, а цель, которой таким образом намеревались достичь. И эта цель была внешней.

К тому же по мере того, как проявления внутренней жизни все больше сводились к формальному соблюдению религиозных норм, оно стало казаться чем-то особенным, необычным, в чем самому человеку не разобраться. Тут возводилось некое особенное сознание, полное пленительного очарования, поскольку в нем, как казалось, отражались заслуги и величие его обладателя. Но каждый хочет, чтобы его заслугу признали другие. И потому необычное соблюдение религиозных норм в обычной внутренней жизни приучило людей, и это вполне естественно, постоянно помнить о том, какое впечатление они производят на других. Постепенно такая поначалу едва уловимая неискренность приобрела более явственные черты и превратилась в то, что Иисус называл лицемерием.

Все эти явления представляли бы для нас чисто исторический интерес, если бы эта болезнь была чуждой нам, а нарушения религиозной жизни, столь распространенные среди нас, не носили характер эпидемии. И в наших христианских кругах внутренняя жизнь верующих сплошь и рядом потонула в ханжестве и несет на себе все признаки вырождения. И там среди нас, где благочестие не спасается от этого глубокой искренностью и ясным осознанием того, что все есть милость Божия, там эта жизнь превращается в лицемерие. Но даже если подобного и удается избежать, ей все равно присуще сознание чего-то исключительного. Вот почему эти рассуждения Иисуса столь интересны сегодня для Ищущих, которые жаждут жизни и правды.