И тут он начинает хохотать, чем окончательно выводит меня из себя. Не знаю, слушал ли он вообще хоть что-то из того, что я ему сейчас говорила, но такая реакция все же показалась мне обидной. А когда он вдогонку бросает сквозь смех едкое замечание:
— Ты сумасшедшая, -
поджимаю губы, убираю водолазку обратно в шкаф, давая Мишке понять, что не сдам своих позиций, после чего разворачиваюсь к нему и говорю доходчиво:
— Спокойной ночи.
— Что? — смеяться он понемногу перестает.
— Тебе пора, — уже не таким тонким намеком. Прохожу мимо него в прихожую и, помедлив, распахиваю шире входную дверь. Мне хочется оторвать себе язык, но теперь уже поздно ловить вылетевшие ненароком слова. Жду момента, когда наконец-то останусь в полнейшем одиночестве, даже не представляя, какую ошибку совершаю в очередной раз. Если б я знала наперед, чем для меня обернется окончание этой ночи, то вряд ли была бы такой решительной.
Глава 21. СПИ, МОЙ АНГЕЛ
Я не ухожу далеко. На улице темно и промозгло, свет от фонарей редок и почти не осязаем, поблизости ни единой живой души, не считая спящего на скамейке рыжего кота, которому отсутствие раздражителей только в радость. Тупо смотрю на спящее животное. Кажется, я уже настолько привык к экстравагантному Панку, что обычные коты теперь вызывают у меня легкое недоумение. Около трех часов остается до начала моего рабочего дня, и по-хорошему мне нужно предварительно заглянуть домой, но после произошедшего в клубе и того, что рассказала мне Серафима в нашей недавней беседе, я просто не могу оставить ее в одиночестве. И все же она выставила меня за дверь. Сажусь на скамейку неподалеку от ее подъезда, потеснив недовольно мяукнувшего рыжего кота, обхватываю ладонями гудящую голову и пытаюсь привести мысли в порядок.
Вспоминаю неподвижное девичье тело в луже вязкой крови, растекшейся по темному полу подсобки безобразными пятнами, и едва не подскакиваю на месте в навязчивом желании вернуться обратно на пятый этаж, самолично убедиться в том, что Серафиме ничего не угрожает. Как она вообще может оставаться в этом местечке в полном одиночестве? Откуда у нее столько смелого безрассудства? Или это не более, чем выработанная годами защитная оболочка, за которой так удобно прятаться от всего того, что выбивает ее из колеи? Меня все еще передергивает отголосками воспоминаний разверзнувшейся в клубе кровавой истории, не могу даже представить, какого должно быть сейчас ей.
В моей голове так сильно все перепуталось, что я бы мог прорваться сквозь полчища недавних одолевающих образов и в самом деле подумать, будто она… Да нет, чушь все это… Она растеряна и перепугана настолько, что не может полностью отдавать отчет случайным словам, которыми так неосторожно бросается в мои мнительные уши. Для нее характерна такая… невинная
В кармане моей куртки вновь вибрирует мобильник. Подношу к уху, не взглянув на высветившееся имя.
— Михаил, не бросайте трубку, — сухо просит Анатолий Степанович, посчитав, по-видимому, что приветствия излишни.