Наблюдательный отряд

На воровке было темно-зеленое платье с завышенной талией, которое ей очень шло, на тонкой руке – браслетка с изумрудами, крупноватыми для настоящих, но от этой женщины всего можно было ожидать. Платье имело очень скромный вырез, но такой, что всякий мужской взгляд туда бы устремился: кулон на довольно толстой цепочке был в виде обнаженной крылатой сильфиды с очень аппетитными формами. Если бы Лабрюйер заинтересовался им как произведением искусства, то скоро узнал бы, что эти эмалевые кулоны привозят из Америки. Но его больше привлекла пикантная фигурка в вершок высотой.

– А шляпу снимать даме не обязательно, – сказала Лореляй, поправила кулон и села к столику с альбомами. Лабрюйер уселся напротив.

– Ты прекрасно выглядишь. Немного поправилась, похорошела…

– Ты ведь меня по делу позвал, старая ищейка. Или, может быть, ты собрался предложить мне руку и сердце?

– Предложил бы, так ведь ты за меня не пойдешь, – усмехнулся Лабрюйер. – Тебе нужен молодой, стройный, а у меня, сама видишь, уже брюшко… Но давай я сразу к делу перейду. В Риге появился один человек. Есть подозрение, что из ваших. Но птица высокого полета – по вашим меркам. Его какое-то время считали покойником, а он взял да и воскрес. Его опознал Ротман…

– Это какой же Ротман?

– Точно, их двое было. Тот, что до беспорядков хороводился с митавскими парнями и с Зальцманом…

– Он что, еще жив? Я слыхала, что помер! – Лореляй вдруг разволновалась. – Надо же, мы его похоронили, а он жив!

– Еще один выходец с того света… Но жив ли он сейчас – большой вопрос. Он опознал того человека и, как я понял, решил с ним поговорить. И пропал. Погоди, погоди, это еще не все. Тот человек выследил его – а жил Ротман недалеко от Александровских ворот, напротив кладбища, в подвале. Тот человек что-то задумал нехорошее, но я ему помешал. Сказал бы мне кто тогда, что спасу ворюгу Ротмана от убийцы, – не поверил бы. Но, Лореляй, ты рано радуешься. Очень может быть, что я в тот день, когда гонялся за убийцей по кладбищу, еще не знал, что Ротмана больше нет. Видишь ли, он исчез, а те двое несчастных, с которыми он жил в подвале, отравлены. Может, они что-то видели или знали, но уже не скажут.

– Как – отравлены?

– Им бутылку с ядовитой водкой подсунули. В общем, запутанное дело. Так вот – не появлялся ли в наших палестинах человек, похожий на трехнедельного покойника?

Лабрюйер как можно подробнее описал внешность «черепа».

– Нет, такого вроде не было, – подумав, сказала Лореляй. Тут госпожа Круминь принесла кофе – две чашки с блюдцами на подносе, но даже простенького печеньица там не было, что означало: выполняю распоряжение хозяина, и не более того.

– Подумай хорошенько. Может быть, десять лет назад он еще не был таким страшным.

– Да, старый пес, ты так его изобразил – не дай бог, ночью приснится… Это все, что ты о нем знаешь?

– Знаю приблизительно, где он живет. То есть где временно поселился. Представляешь место, где в Выгонную дамбу упирается Мельничная улица? Там он и живет, если еще не сбежал. Думаю, что снимает меблированную комнату.

– Ротман может спрятаться у кого-то из старых подружек. Почуять опасность и спрятаться.

– Когда-то его подружкой была Толстая Эльза. Но она, кажется, померла.

– Да, Эльза померла. Еще когда ты в полиции служил. Но он одно время, когда деньги водились, еврейку содержал, очень красивую. Давно, правда. Потом она от него к кому-то ушла, но говорили, что они тайком встречаются.

– Еврейка часом не с Канавной улицы?

– Если и оттуда – то нашелся добрый человек, выкупил ее. Только, ты же знаешь, если девочка привыкла передком на жизнь зарабатывать, то ничего больше делать уже не станет. Сколько раз бывало – и выкупят, и в магазин продавщицей пристроят, а года полтора прошло – и опять она на Канавной. Я узнаю, есть одна старушка, я ее спрошу…

– Спроси, Лореляй. А сейчас Ян сделает тебе карточки на память…

– Ты с ума сошел, полицейская ищейка. На что мне карточки?!

Допив кофе, Лореляй ушла, пообещав телефонировать, если что-то узнает о Ротмане. Лабрюйер проводил ее до дверей, даже двери закрыл, но потом выскочил и проводил взглядом маленькую легкую фигурку, словно пролетавшую в щели между увесисто и достойно топающими бюргерами и их супругами.

Они были абсолютно разные – белокурая Лореляй, не имевшая никаких иллюзий, и темноволосая пылкая Наташа, идеалистка, способная влюбиться, едва обменявшись с мужчиной взглядом. Честно говоря, воровка была понятнее и ближе. Но отчего-то она, при всей своей симпатии к Лабрюйеру, соблюдала известное расстояние между ними, как будто раз и навсегда запретила себе те чувства, которые окажутся чересчур серьезными и пойдут во вред ремеслу. Она была смела, даже отчаянно смела, когда по веревочной лестнице карабкалась на балкон пятого этажа, но настоящей женской привязанности к мужчине боялась – видно, в молодости крепко обожглась.

А вот понять Наташу он еще не мог.

В дверь салона вошел посыльный с картонной коробкой.

– Господину Лабрюйеру велено отдать в собственные руки.

– От кого? – удивился Лабрюйер. Посыльный пожал плечами и вышел.