Наблюдательный отряд

Этот молодой и сообразительный агент был студентом-недоучкой. То есть с головой, полной разнообразных и часто бесполезных знаний, с умными глазами и с той хваткой, которая бывает у молодых людей, желающих делать карьеру.

– Что вы там делаете, Фирст? И не хотите ли встретиться? – спросил Лабрюйер.

– Делаю вот что – переписываю показания одной сумасшедшей старухи. Она опять притащилась искать своих родственников, то хнычет, то ругается…

– Госпожа Крамер?

– Она и вас преследует, господин Гроссмайстер?

– Фирст, с этой старухой что-то не так. Она далеко?

– Она ждет в коридоре. Непременно хочет видеть самого господина Линдера.

– Фирст, плачу рубль в час – выследите, куда пойдет старая перечница!

– Я думаю, на репетицию в Немецкий театр. Она еще итальянца какого-то ищет. Линдер недавно нашел ей итальянца – совершенно случайно, в гостинице «Петербург». Она понеслась туда, оказалось – не тот. Господин Гроссмайстер, она точно сумасшедшая.

– Фирст, рубль в час! Есть шанс… нет, четвертушка шанса за то, что все ее чудачества – игра. Как только что-то станет ясно – телефонируйте, встретимся. Я потом еще поищу Линдера.

– Не раньше, чем через час.

– И еще – Фирст, мне нужна сводка о всех происшествиях по городу за трое суток. Можете скопировать?

– Ох, она же длиной с версту. Что именно?

– Убийства. И непонятные события.

– Я постараюсь.

Повесив телефонную трубку, Лабрюйер застыл в странной задумчивости: нужно было что-то делать, куда-то бежать, но – что и куда?.. Искать на Выгонной дамбе «черепа»? Вернуться к маньяку, ехать на трамвае к будочнику Андрею, допрашивать Нюшку-селедку?

Или… или пообедать?..

Нет, не просто пообедать, а покормить несчастного Хоря. Взять в кухмистерской провианта на двоих… нет, на троих! Хорь по молодости лет порядком прожорлив. В роли фотографессы за кофейным или чайным столом он валяет дурака и крошит в пальцах булочку, питаясь крошками. А дома на сон грядущий может за увлекательной книжкой умять чуть ли не ковригу серого хлеба с хорошим сливочным маслом.

Хорь с горя съел двойную порцию и даже в рассеянности покушался на котлету Лабрюйера.

Потом Лабрюйер спустился к себе и телефонировал в полицию. На сей раз Линдер оказался на месте.

– Фирст сказал, что ты ему дал поручение, и я его на часок отпустил.

– Я просил его о сводке происшествий.

– Он что-то списывал со сводки. Как вы договорились?

– Он мне телефонирует в салон.

– Тогда жди. А у меня дела.

Лабрюйер ушел в «фотографию». Клиентов не было. Ян скучал в салоне. Лабрюйер отправился в лабораторию, где у Хоря была стопочка книг, он хотел найти что-нибудь необременительное. Сверху лежал томик Бальмонта, Лабрюйер вспомнил, что там есть одно очень нужное ему сейчас стихотворение, и легко это стихотворение отыскал – оно было заложено конфетной бумажкой.

Тогда он, уверенный, что книжка принадлежит эмансипированной фотографессе, даже посмеялся, читая бальмонтовские строки. «Надо же, – подумал он, – кем себя воображает наша эмансипэ и какие фантазии роятся в ее голове…» «Она отдалась без упрека, она целовала без слов…»

А теперь он понял вдруг поэта, который мечтал о женщине без причуд, чья любовь проста и пряма, наподобие мужской: «Она не твердила: “Не надо”, обетов она не ждала…»

Не то чтобы Лабрюйер был таким уж великим любителем поэзии… Рифмованные строки сопровождали его всю жизнь, потому что он пел, и для него ритм, определяющий порядок слов, был совершенно естественным. Но часто слова романсов казались ему пошлыми и даже глупыми, их и музыка не спасала. Или же – их трагизм и страдальческие интонации казались ему попросту комичны.

Стихи Бальмонта прозвучали в душе всерьез:

…Она не страшилась возмездья,
Она не боялась утрат.
– Как сказочно светят созвездья,
Как звезды бессмертно горят!

Странным образом они стали стихами о Наташе Иртенской. О женщине, которая не боится говорить и писать о своей любви, хотя понять ее что-то больно сложно. А уж что отвечать – это, пожалуй, только Ольга Ливанова и знала…

И тут подал голос телефонный аппарат.

Это был Фирст.

– Вы были правы, со старухой что-то не так. У нас в управлении она ругается и галдит, как целая орава пьяных студентов, а выйдет – и словно подменили.

– Что было?

– Было то, что я пошел за ней и довел ее до Эспланады. Там она прогулялась вдоль аллеи с таким видом, будто кого-то ждала. Я, естественно, остановил ормана и встал с ним в переулке Реймера. Подъехала пролетка, подобрала нашу скандалистку и увезла. Я – за ней. Они – к реке, я – тоже. Они – в Задвинье, я – тоже. Они – через Петровский парк к Агенсбергу. Я – за ними. Они – остановились у Магдалининского приюта, я…

– Где?!