Наблюдательный отряд

Его спасло чудо – он на мгновение упустил из вида «черепа», чуть замедлил бег и успел увидеть разверзшуюся прямо под ногами яму. Песчаные холмики по обе ее стороны и лежащие на них длинные доски присыпало снегом, на бегу трудно было сообразить, что там – свежевыкопанная могила, ждущая своего покойника.

Лабрюйер бросился боком в сугроб и тем спасся.

Лежа, он выдернул из-за пазухи револьвер.

Человека, который пытался заманить его в могилу, откуда сам не выберешься, а потом, возможно, обрушить на него несколько пудов песка, следовало задержать, причем любыми способами.

Лабрюйер приподнялся на левом локте и выцелил беглеца. Тот, видно, сообразил, что ловушка не сработала, и утекал во весь дух. Лабрюйер понимал, что нужно бить по ногам, понимал также, что особой надежды попасть нет, и все же выстрелил.

Как раз в этот миг беглец поскользнулся, упал на одно колено, и пуля сбила с него шапку.

Оказалось, он тоже был вооружен. Но опыта стрельбы явно не имел – или же стрелял из чужого полусломанного револьвера: пуля ушла аршина на полтора правее цели. Второй выстрел был немного удачнее.

Лабрюйер перекатился по снегу, выстрелил еще раз, и тут раздались крики. Наконец появилась похоронная процессия!

«Череп» кинулся в одну сторону, Лабрюйер – в другую.

Теперь нужно было позаботиться о спасении Ротмана.

Лабрюйер вернулся к дому, но подходить не стал – заметил за грязными стеклами окон второго этажа людей. Кажется, это были женщины, и они таращились из темноты довольно долго – еще бы, не каждый день на кладбище стрельба! Так что пришлось чуть не полчаса торчать за углом сарая, а ноги уже основательно замерзли.

Когда жители дома, не дождавшись продолжения, занялись своими делами, Лабрюйер откопал руками лопату и грабли, перепрятал их – зарыл у стены сарая, потом произвел раскопки в карманах пальто и нашел огрызок карандаша. В записке, адресованной Ротману, он приписал: «Здесь больше не ночуй, за тобой охотятся, приходи немедленно». Теперь оставалось придумать, куда бы сунуть эту записку, чтобы она уж наверняка попала в руки старому воришке. Подумав, Лабрюйер прикрепил бумажку к двери погреба, там, где ржавые петли. Человек, пожелавший отворить эту дверь, просто обязан заметить записку. Потом Лабрюйер как бы пошел прочь, к Александровской, но сделал круг и вернулся с другой стороны. Он еще постоял за сарайным углом, но «череп» не появился. Похоже, он не на шутку испугался. И тогда только Лабрюйер собрался уходить.

Он почистил пальто, отряхнул от снега шапку и вдруг вспомнил – финская шапка «черепа» должна валяться на кладбище, а это – улика! Надо поискать ее, а если треклятый «череп» тоже за ней придет – тем лучше!

Похороны еще не завершились, и Лабрюйер мог спокойно подойти к людям, с пасмурным видом окружавшим могилу. Он прикинул, куда могла улететь шапка, постоял немного с самой траурной физиономией, убедился, что «черепа» поблизости нет, и, когда все стали разбредаться, подобрал улику. Пристроившись к участникам похорон, вместе с ними он покинул кладбище. Теперь следовало во весь дух нестись домой – чтобы не прицепилась простуда.

Очень бы удивилась родня покойника, увидев, что солидный господин, пришедший отдать ему последний долг, идет по Александровской и смеется. А это Лабрюйера насмешила вполне разумная мысль: ну, сейчас будет что доложить Енисееву, взят еще один след, и пусть чертов Горностай наконец угомонится!

Самому Лабрюйеру больше хотелось изловить маньяка.

Маньяк – это человек не в своем уме, так привык думать Лабрюйер. Сумасшедшие часто бывают изумительно хитры, и вот маньяк, на совести которого немало погубленных душ, ходит на службу, пользуется уважением товарищей и начальства, может статься, женат и обожает супругу. Он вполне может оказаться видной персоной на «Фениксе», «Моторе», «Руссо-Балте», «Унионе».

В пользу версии о маньяке говорят два убийства. Хорошо, что хоть одно тело удалось найти, а бедный Леман явится на свет ближе к весне. Это вечное горе – как весна, так из сугробов вылезают покойники, и хорошо еще, если их удается опознать.

А что говорит в пользу версии о свидетеле, которого где-то отыскал Ротман?

Этим свидетелем может оказаться такой же убогий, каков он сам. Да и вопрос: свидетеля чего он обнаружил? Может, и вовсе – случайно отыскал человека, способного подтвердить алиби его несчастного племянника? Но что тогда означает попытка убрать Ротмана? Он рисковал напасть на след? Он уже напал на след? И если «череп» – злодей, отправивший Фрица Ротмана на каторгу, а сам ставший почтенным и богатым горожанином, то почему он лично гоняется за бедным воришкой, а не заплатит деньги человеку, способному избавить от Ротмана без особых затруднений? Не может же быть, что «череп» и есть тот, кого наняли! Как-то больно нелепо он себя ведет для наемного убийцы.

Вся эта куча вопросов одолевала Лабрюйера по дороге домой.